Хугаев Ирлан Сергеевич

1. Формирование культурно-исторических предпосылок генезиса и исторического бытия ОРЯЛ приводит к актуализации и активации ее внутренних и внешних источников, в результате чего возникают первые тексты младописьменной и транслингвальной осетинской литературы, которая в значительной мере в силу именно младописьменности (обязывающей литературу к форсированному темпу развития) и транслингвизма (определяющего положительное и непосредственное влияние классики, русского образца) скоро достигает определенного уровня зрелости, позволяющего констатировать факт ее становления.
2. Основными параметрами, в которых фиксируется момент становления ОРЯЛ, являются 1) заполнение «жанровой сетки», 2) возникновение ОЛ (принципиально с категориально-логической точки зрения, 3) зарождение регулярной литературной критики как органа литературного самосознания, 4) преодоление «младописьменных комплексов», 5) ликвидация методологического отставания от литературы метрополии.
3. По исчерпании процессуальной (исторической) части ОРЯЛ в заданном хронотопе, мы сформулировали основные выводы с фиксацией исследованного явления по общим теоретическим параметрам (отраженным в критериях периодизации).
4. С традиционной социологической точки зрения это период по преимуществу «дворянской» литературы. Социологический подход, учитывающий события и процессы общественной важности, допускает применение к материалу ОРЯЛ теории трехэтапной градации литературного развития вообще, - в соответствии с наличием трех условных социальных «этажей»: дворянский - разночинский - пролетарский периоды. Хотя указание хронологического первенства в осетинской литературе «господствующих сословий» есть у других исследователей (Б.В. Корзун) и других исследователей, мы бы не ссылались на них в силу известной идеологической мотивации их выводов; но факт остается фактом.
5. Конечно, для Осетии не так важно происхождение горца, как факт его вхождения - в тот или иной момент и в силу тех или иных обстоятельств - в класс горской интеллигенции (младописьменность вообще имеет свойство скрадывать различия в общественных и эстетических взглядах представителей различных сословий). Но указанные обстоятельства - ибо всегда работает система объективных льгот - таковы, что все осетинские писатели-интеллигенты первой волны так или иначе относились к «сильным» фамилиям, имевшим (или могшим иметь) дворянские привилегии. И Тхостов, и Кундухов, и Кануков, и Хетагуров, и Туганов (мы не упоминаем менее заметные фигуры ОРЯЛ) смотрели на многие вопросы народного просвещения, нравственности и этики с позиции личной дворянской и аристократической ответственности.
6. Другое дело, что форсированный темп демократизации «субъекта» литературного процесса в Осетии делает указанную градацию менее явной: дворянская, разночинская и пролетарская волны интеллигенции следуют одна за другой в минимальной дистанции, почти накрывают друг друга, так, что на каждом отдельном отрезке времени можно говорить только о частичном преобладании представителей того или иного сословия. Заметим, что наиболее яркие представители последнего из рассмотренных в работе этапов принадлежат к разным сословиям: Туганов - алдар, Цаголов - разночинец, Коцоев - крестьянин.
7. С точки зрения общественной функции и позиции - это период просветительской ОРЯЛ. Она обязана своим зарождением просветительскому «взрыву» в Западной Европе и существует по поводу и в архетипах западно-европейской просветительской концепции: так или иначе вся литературная продукция этого периода направлена на утверждение в Осетии гуманистических ценностей европейского толка и мировоззрения, утвердившегося в эпоху и в системе Просвещения.
8. o ОРЯЛ рассмотренного периода является во многих отношениях образцом если не качества, но отношения к подлинно просветительскому творчеству. Это касается, в частности, и жанровой системы (об этом ниже), проблематики и пафоса: общее убеждение представителей ОРЯЛ в том, что литература - это орудие борьбы, средство совершенствования общества и человека, а не самоцель в каком-либо смысле, что главное здесь не красота, а польза.
9. С учетом скоротечности культурных процессов, характеризующих младописьменность, естественно, что знамена и лозунги Просвещения подхватили революционные политические силы. Русские революции 1905, 1907 и 1917 годов были уже в известном смысле и осетинскими, поскольку большая часть национальной интеллигенции нового поколения сознательно играла в них активную роль, видя в этом логическое и практическое продолжение дела первых осетинских просветителей (Коста прежде всего), - так же, как в Европе Робеспьеры и Мараты видели себя наследниками Вольтера, а в России Рылеевы и Пестели - наследниками Радищева. Апофеоз Просвещения для осетинского народа и его исторического сознания - это революция: осетинское просвещение скоро переходит в революционную пропаганду. Среди горских народов осетины первыми перевели на свой язык «Манифест Коммунистической партии» (Б. Туганов, 1904) и «Марсельезу» (Е. Бритаев, 10-е гг.), а к 20-м годам в Осетии было известно уже несколько вариантов перевода «Интернационала» (К. Бутаев, А. Кочиев, А. Гулуев)
10. С точки зрения направления-метода это период преобладания реалистического метода, предполагающегося преимущественными просветительскими целями. Младописьменная литература обречена начинать с реализма, но это своего рода стихийный реализм, обусловленный необходимостью решения этнографических (описательно-фактографических), публицистических и этнокритических (борьба с пережитками прошлого) задач.
11. Младописьменная горская литература, казалось бы, не знает стадии классицизма в привычном нам смысле: классика для нее - литература метрополии, данная единовременно во всем своем многообразии и богатстве (причина относительной синкретической природы осетинской литературной методологии). Однако контекст общеевропейского литературного развития обязывает ввести условную и чисто теоретическую поправку: если западноевропейский классицизм есть следование античному образцу, а русский классицизм - следование западноевропейскому, то первые опыты ОРЯЛ, характерные своим подражательством и ученичеством (этап исключительного русскоязычия ОЛ), тоже есть ее «классицизм». Экспоненциальный «рост» литературы очевиден в масштабе больших эпох: западноевропейскую литературу отделяют от ее образца полтора тысячелетия, русскую - два столетия (т.е., эти литературы опирались на прошлые методологии), а образец подражания осетинской литературы существовал практически синхронно ее развитию.
12. По мере обретения независимости от схемы этнографического очерка, в художественных формах (в т.ч. и лирике) набирают силу прежде всего революционно-романтические, с некоторым отставанием - социально-критические и, наконец, социалистические тенденции: в полном соответствии с тем, как сознание литературного героя тяготеет от инстинктивного протеста и мятежа («абречество») - к методичному и «научному» решению исторической коллизии (революция).
13. С точки зрения жанрово-родовой доминанты - это период преобладания малой этнографической, художественно-этнографической и художественной прозаической формы (очерк, рассказ) и публицистической статьи.
14. Следует еще раз указать на то принципиальное обстоятельство, что ОРЯЛ начиналась с элементарного этнографического текста (корреспонденции С. Жускаева); что даже при том, что «удельный вес» чистой этнографии в ОРЯЛ обнаруживает тенденцию к постепенному убыванию (ибо младописьменным литературам характерно и скорое заполнение «жанровой сетки»), - в рамках рассмотренного периода нет ни одного осетинского русскоязычного автора, который бы не работал в этом литературном жанре; что, наконец, даже собственно художественные произведения ОРЯЛ для внешнего (осетинскому) сознания и взгляда имеют этнографическое (познавательное) значение: осетинский русскоязычный писатель объективно начинал как корреспондент цивилизационной метрополии, агент европейской культуры в усваиваемой этнической среде.
15. Что касается развития родов и жанров (на фоне доминирующей этнографии), то его можно резюмировать следующим образом. В 60-80-е годы этнографический очерк заложил основы жанрам художественной прозы (эпос малой формы, некоторое исключение из которого составляет историко-биографическая хроника Кундухова); в 80-90-е годы Кануков и Хетагуров (практически одновременно, но при этом не зная друг друга) расширили родовую парадигму ОРЯЛ лирическими образцами, а Хетагуров создал и первые лироэпические и драматические произведения; наконец, Туганов и Цаголов в начале XX века предприняли решительные опыты в жанрах крупного эпоса.
16. С точки зрения уровня, меры и функции субстратного компоненты - это период преимущественного выражения субстрата на уровне материала и темы текста (произведения и литературы в целом). На этом этапе ОРЯЛ представляет еще достаточно ярко выраженный билингвистический текст, при котором интерференция редко достигает смысловых и, тем более, стилистических уровней. Отдельные явления проникновения субстрата на уровень проблематики, пафоса и стиля (Хетагуров, Туганов, Цаголов) не столько типичны, сколько имеют значение симптома.
17. Утвердившийся к рубежу веков билингвизм ЛО требует резюмирования динамики ОРЯЛ с точки зрения соотношения русскоязычной и «осетиноязычной» традиций: это период, в рамках которого «чистое» русскоязычие или «стихийный» транслингвизм (Жускаев, Тхостов, Кундухов, Кануков) сменяется двуязычием представителей ОРЯЛ (Хетагуров, Кубалов и др.), после чего «осетиноязычная» и русскоязычная литературные традиции в рамках индивидуального творчества начинают расходиться: Туганов и Цаголов могли и писали на родном языке, но широкую известность получили именно как русскоязычные осетинские писатели (неполный транслингвизм). Впредь при билингвизме ЛО мы не найдем в строгом смысле двуязычных осетинских писателей.

Генезис и развитие русскоязычной осетинской литературы. – Владикавказ: Ир, 2008. – 559 с.

Статьи и доклады

1. Возвращение Гайто. (О творчестве Гайто Газданова) // Дарьял, 1992, № 1. – С. 177-190.

2. Осанна грядущему: жизнь и творчество Хаджи-Мурата Мугуева // Дарьял, 1994, № 3. – С. 122-140.

3. Человек и война в историческом романе Х.-М. Мугуева «Буйный Терек» // Ираф, 1995, № 4. (осет.) – С. 170-180.

4. Мюридизм и декабризм Х.-М. Мугуева // Мах дуг, 1995, № 9. (осет.) – С. 133-138.

5. Дальше на Восток: к проблемам поэтики и стиля Дзахо Гатуева // Дарьял, 1997, № 4. – С. 112-129.

6. Некоторые вопросы поэтики Дзахо Гатуева // Ираф, 1997, № 3. (осет.) – С. 153-159.

7. Неизвестный Мугуев, или «Свет погасшей звезды» // Дарьял, 1999, № 2. – С. 176-185.

8. От «сказительства» к «писательству»: динамика и комплексы младописьменной культуры // Обсерватория культуры, 2008, № 6. – С. 102-109.

9. Общие методологические подходы к изучению русскоязычной осетинской литературы // Вестник РУДН (Серия «Журналистика и литературоведение»), 2008, № 4. – С. 12-20.

10. О природе осетинской литературы с точки зрения теории билингвизма и транслингвизма // Вестник РУДН (Серия «Лингвистика»), 2009, № 1. – С. 58-68.

11. Казус Коста (интимный дискурс русскоязычной лирики Коста Хетагурова) // Вестник РУДН (Серия «Журналистика и литературоведение»), 2009, № 3. – С. 19-20.

12. Культурологическое значение младописьменной транслингвальной литературы (на примере осетинской русскоязычной литературы): актуализация и упразднение границы // Вестник МГОУ (Серия «Русская филология»), 2009, № 2. – С. 177-189.

13. Имманентные и внешние этнокультурные архетипы как факторы генезиса русскоязычной осетинской литературы // Научная мысль Кавказа, 2009, № 3. – С. 121-128.

14. К проблеме этнокультурной идентичности транслингвального текста (этнический субстрат литературного осетинского русскоязычия) // Вестник МГОУ (Серия «Русская филология»), 2010, № 1. – С. 168-178.

15. Образ Кавказа и Осетии в русской этнографии и беллетристике XIX века как фактор генезиса русскоязычной осетинской литературы // Обсерватория культуры, 2010, № 2. – С. 110-115.

16. Фатум Фатимы (о конфликтной основе поэмы Коста Хетагурова «Фатима» в аспекте идеологии горского Просвещения) // Известия ВГПУ, серия «Филологические науки», 2010, № 2 (46). – С. 166-171.

17. «Предложение» и продолжение: миф об утерянном романе Коста Хетагурова // Вестник СОГУ, 2010, № 1. – С. 208-210.

18. Репортаж с Голгофы (заметки на полях очерка И.Д. Канукова «Казнь») // Дарьял, 2010, № 1. – С. 198-219.

19. Преступление и покаяние (сюжетная коллизия новеллы Б.И. Туганова «Ханифа») // Ираф, 2010, № 1. (осет.) – С. 262-269.