2. В исследовании социальной активности населения доминируют институциональный, структурно-функциональный, структурно-деятельностный и конфликтологический подходы. В структурно-функциональной модели социальная активность связывается с процессами социальной дифференциации и интеграции, с включением новых социально-профессиональных групп людей в систему социальных отношений через занятие определенных социальных ниш. Структурно-деятельностный и конфликтологический подходы исходят из понимания динамичного и гибкого характера активности в процессе интериоризации в качестве способности влияния и участия в социальных изменениях.
При этом в структурно-деятельностном подходе делается упор на процессе интериоризации (осознания и включения структурных норм как имманентных жизненным стратегиям) при осознании субъектности как возможности участия в социальных преобразованиях. Социально-конфликтологическая парадигма нацеливает на анализ социальной активности в процессе формирования, возникновения и разрешения социальных конфликтов как взаимодействия сторон с разнонаправленными векторами социальной деятельности. Таким образом, в интегративном смысле социальная активность рассматривается как вид деятельности, направленный на социальные изменения через включение коллективной субъектности.
3. В российском обществе социальная активность характеризуется локализованностью, концентрируется либо на уровне активного столичного «меньшинства», либо в группах «ущемленных» интересов (обманутые дольщики), что приводит к сегментированию пространства социальной активности и необходимости учета различий активности на социальном макроуровне, связанном с выдвижением институциональных перемен, и на социальном микроуровне, продуцируемом ухудшением социального самочувствия.
В этих условиях главными критериями исследования социальной активности являются отношение различных социальных групп к социальной активности как способу изменения обстоятельств, а также предпочтение конкретной формы социальной активности. Вместе с тем следует учитывать, что непересекаемость активности на социальных макро- и микроуровнях способствует формированию отношения к социальной активности как механизму вынужденного действия, что определяет операционализацию критерия. Таким образом, основным критерием исследования социальной активности в российском обществе, характеризующим ее общие признаки и особенные черты, является опросный инструментарий, связанный с получением эмпирических и аналитических данных по критериям позиции к социальной активности как социальному отношению и способу формирования жизненных стратегий, выбора конкретной формы социальной активности, доверия к институционализированным формам социальной активности и оценки перспектив социальной активности в российском обществе.
4. Социальная структура российского общества, характеризуемая избыточными социальными неравенствами, продуцирует недоверие на межличностном уровне и дефицит точек притяжения между различными социальными группами. Группы с высоким социальным ресурсом ориентированы на социальную активность в контексте отстаивания корпоративных интересов, демонстрируя невысокий интерес на макроуровне, что выражается в требовании институциональных перемен, связанных с возрастанием роли сформировавшихся новых городских слоев в общественно-политической жизни.
В то же время для базовых слоев российского населения избранные адаптивные стратегии нацелены на спорадические формы активности с целью привлечения внимания властных структур для решения проблем повседневного уровня. Такая неопатерналистская направленность приводит к тому, что социальная активность локализуется в определенных проблемных зонах и в силу влияния узкогрупповых интересов не достигает социально-трансформирующего воздействия, воспроизводя ситуацию социальной бессубъектности, при которой ни одна группа населения не может претендовать на роль «ядерной», движущей силы социальной активности в российском обществе.
5. В институциональном измерении социальная активность, традиционно обращенная к институтам гражданского общества, в российском варианте испытывает влияние дефицита институциональных ресурсов, что связано, с одной стороны, с запаздывающим эффектом воздействия формальных правовых норм, а с другой - с тем, что в российском обществе наибольшим приоритетом обладают институты порядка, выступающие гарантом, но не ориентиром и катализатором социальной активности. Возникшие гражданские институты, направленные на поддержание активности в сфере защиты прав человека, не включены в интеграцию в инфраструктуру возникающих социальных ассоциаций по интересам. Институционализация социальной активности в российском обществе включает разнонаправленные тенденции: с одной стороны, рост институциональных площадок для позитивной социальной активности (волонтерские движения), а с другой - формирование социально деструктивного меньшинства, которое обладает достаточно высокой степенью негативной мобильности, занимая маргинальные позиции в нарастающем «четвертом» секторе общественной жизни. В этой ситуации представляется, что развитие социальной активности связано, как с укреплением ее институционально-правовой базы, так и с тем, что социально активные группы включают в качестве институциональной стратегии диалог государства на различных макроуровнях.
6. Алгоритм социальной повседневности, включающий активность на социальном микроуровне, создает мозаичную картину локализованных участков социальной активности, которая хотя и не производит совокупный социальный эффект, формируют основу для перевода не регулярной социальной активности в состояние коллективных социальных практик. В социальной активности российского населения приоритетное значение имеет повседневность по сравнению с макросистемными проблемами, и от активности на социальном микроуровне зависит возможность включения социальных, социокультурных инноваций в публичную сферу, социальный макроуровень. На уровне повседневности активность носит ситуативный характер, связана с массовыми социальными реакциями, что требует формирование условий конвертации форм повседневной активности в позицию осознания коллективного действия на социальном макроуровне. В поведенческих стратегиях большинства россиян социальная активность занимает место ситуативного фактора, кроме группы повышенной гипертрофированной социальной активности («антисистемная» оппозиция), и их можно классифицировать как социально-прагматические и как социально-альтруистские. Социально-прагматические практики основываются на удовлетворении насущных интересов, и связаны, как правило, с затуханием социальной активности после осознания реалистичности ожидания или частичного удовлетворения.
7. Социальная активность в российском обществе определяется параллелизмом организационных форм и социальной самоорганизации. Речь идет о том, что развитие социальной активности населения по традиционно организационной схеме, хотя и является внешне очевидным, имеет пределы, во-первых, приоритетности государства по сравнению с общественными организациями и логикой примыкания к государству, во-вторых, в недоверии россиян к структурам социального представительства и делегирования интересов. Социальная самоорганизация формируемая на социальном микроуровне создает сети взаимопомощи и взаимоподдержки, имея эффект усиления только во взаимодействии с авторитетными общественными организациями.
8. Стратегии социальной активности российского населения формируются под влиянием, как социально-дифференцирующих (статусных факторов), так и специфики отношения к социальной активности как способу выстраивания жизненных приоритетов. Социальная активность населения проявляется через традиционалистские практики, ориентированные на безусловную поддержку государства как гаранта порядка и стабильности и осуществляемые на уровне манифестации политической лояльности, что можно характеризовать как стратегию активной лояльности. Стратегия условной поддержки социальной активности направлена на признание социальной активности в качестве важного фактора общественной жизни и социальной самореализации, содержат как обязательства поддержки социальной активности, так и ожидания от деятельности общественных организаций удовлетворения групповых потребностей так и влияния на стратегические решения по развитию российского общества в качестве интегратора общественных ожиданий. Стратегия неопределенности фиксирует невключенность социальной активности в систему жизненных приоритетов или ориентирует на социальную активность как «деятельность в будущем».
9. На роль лидера социальной активности претендуют высокообразованные социально-мобильные городские слои. В то же время не сформировался коллективный субъект социальной активности, соотносимый с состоянием гражданского общества. В этих условиях российское государство берет на себя роль координатора социальной активности, что, с одной стороны, повышает уровень представительства социально активных слоев населения, а с другой стороны, содержит риск отрыва от социального микроуровня, от уровня социальной повседневности и углубление различий между акторами повседневного действия и социально-экспертным сообществом, претендующим на монополию в сфере социальной активности.
10. Российское общество не преодолело период социальной дезинтеграции, что связано с несформированностью базовых интегрирующих ценностей общественной жизни. Среди различных социальных групп и индивидов формируются собственные символические коды, что вызывает эффект недоверия и не узнавания. Несмотря на то, что в российском обществе нарастает тенденция социального альтруизма, приоритета общественной полезности социальной деятельности, конфликтный плюрализм ценностей приводит к тому, что эта сфера превращается в поле конкуренции ценности социальной активности и инструментального активизма на основе ситуативного восприятия социальной активности. Социальная активность относится к полуядерным ценностям российского общества, то есть, выходя за рамки инструментальности, не обладает ценностно-мотивационным воздействием на социальном макроуровне.
11. Идентификационные тренды в российском обществе показывают, что социальная активность конвертируется в гражданскую идентичность в контексте наращивания потенциала социально активных слоев населения. Следует отметить, что на состояние идентификационной матрицы социальной активности влияет приоритет идентичностей социального микроуровня, который ограничивает идентичность «общности и солидарности» кругом близких и становление российской гражданской идентичности, в которой социальная активность выступает закрепляющим фактором. В условиях возрастания общественного запроса на социальный альтруизм, связанный, преимущественно, с политикой «малых дел», социальная активность становится формой социальной сопринадлежности и самоопределения малых групп, что содержит тенденцию перерастания в интегративную идентичность в контексте формирования инфраструктуры социальной активности на социальном макроуровне.
12. Перспективы развития социальной активности в российском обществе связываются с процессом институционализации гражданской активности, с повышением роли населения в воспроизводстве политико-правовых и социальных отношений, на основе рамочного консенсуса, устанавливающего и формирующего позитивное отношение к социальной активности, как наиболее актуальному варианту сочетания личных и общественных интересов.
Состояние социальной активности в российском обществе показывает, что локализованность социальной активности преодолевается в контексте реализации социально мобилизующих проектов и формирования интегрирующей гражданской идентичности. Сетевой принцип, играющий определенную роль в активности на социальном микроуровне, воспроизводит дистанцирование от государственных структур, что в условиях не консолидированности российского общества воспроизводит или углубляет социальные разрывы в системе социальных отношений в российском обществе. Очевидно, что социальная активность может быть включена в систему социального позиционирования при ориентации на модернизационные тенденции в российском обществе на основе социального диалога между политическими и экономическими элитами и возникающим «креативным» классом, выступающим с позиции социального альтруизма и социального творчества.
1.Страдзе А.Э. Социологическая мысль о социальной активности: аналитический потенциал // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 7. Спецвыпуск. 0,5 п.л.
2.Страдзе А.Э. Социологические подходы к исследованию социальной активности// Социально-гуманитарные знания. 2010. № 11. 0,5 п.л.
3.Страдзе А.Э. Социальная активность россиян: эффект микроуровня // Социально-гуманитарные знания. 2012. № 11. 0,5 п.л.
4.Страдзе А.Э. Социальная активность и идентификационные тренды в российском обществе // Вестник КИГИ РАН. 2013. № 3. 0,5 п.л.
5.Страдзе А.Э. Российское общество: перспективы социальной активности населения // Социально-гуманитарные знания. 2013. № 7. 0,5 п.л.
6.Страдзе А.Э. Социальные изменения в российском обществе в контексте социальной активности россиян // Историческая и социально-образовательная мысль. 2013. № 3. 0,5 п.л.
7.Страдзе А.Э. Социальная активность в российском обществе: аксиологический аспект // Историческая и социально-образовательная мысль. 2013. № 4. 0,5 п.л.
8.Страдзе А.Э. Адаптивные стратегии российского населения и социальная активность // Вестник высшей школы «Alma Mater». 2013. № 7. 0,5 п.л.
9.Страдзе А.Э. Социальная активность, пределы самоорганизации и организации // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия «Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология». 2013. № 2. 0,5 п.л.
10.Страдзе А.Э. Социальная активность: позиционирование в социальном пространстве // Теория и практика общественного развития. 2013. № 5. 0,5 п.л.
11.Страдзе А.Э. Социальная активность в российском обществе: специфика проявления и критерии идентификации // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2013. № 4. 0,5 п.л.
12.Страдзе А.Э. Институционализация социальной активности: теоретико-прикладные проблемы // Вестник РАЕН. 2013. № 3. 0,5 п.л.
13.Страдзе А.Э. Интеграция социологических подходов к исследованию молодежной политики / А.Э. Страдзе // Социально-гуманитарное знание. 2008. № 10. 0,5 п.л.
14.Страдзе А.Э. Динамика молодежной политики в современной России в контексте политической риторики // А.Э. Страдзе // Вестник Саратовского государственного технического университета. 2008. № 2. 0,5 п.л.
Монографии
16. Страдзе А.Э. Сущность и проблемы социализации молодёжи в современных условиях / А.Э. Страдзе. Саратов: Приволжское книжное изд-во, 2006. 6,2 п.л.
17. Страдзе А.Э. Структурно-деятельностное измерение cоциальной активности в российском обществе. Ростов н/Д: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2013. 8 п.л.
Брошюры
18. Страдзе А.Э. Категоризация социальной активности в социологическом знании. Ростов н/Д, 2012. 1 п.л.
19. Страдзе А.Э. Социальная активность как фактор социальных изменений в российском обществе. Ростов н/Д, 2013. 1 п.л.
20. Страдзе А.Э. Перспективы социальной активности в российском обществе. Ростов н/Д, 2013. 1 п.л.
Статьи в сборниках
21. Страдзе А.Э. Новая генерация / А.Э. Страдзе // Молодёжь России и вызовы XXI века: материалы Междунар. конф. М.: Изд-во Академии труда и социальных отношений, 2003. 0,4 п.л.
22. Страдзе А.Э. Проектная культура молодёжи / А.Э. Страдзе // Социализация молодёжи как ресурс регионального развития: материалы межрегион. конф. Оренбург, 2003. 0,8 п.л.
23. Страдзе А.Э. Школьник - студент - молодой специалист / А.Э. Страдзе // Сохранение и развитие научного потенциала Приволжского федерального округа: материалы межрегион. конф. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2003. 0,1 п.л.
24. Страдзе А.Э. Новое поколение: новые ценности, новые ориентации, новые цели / А.Э. Страдзе // Духовный мир молодого человека и будущее России: материалы регион. межвуз. науч.-практ. конф. Арзамас: Изд-во АГПИ, 2004. 0,5 п.л.
25. Страдзе А.Э. Анализ проблем и перспектив развития физической культуры и спорта в Приволжском федеральном округе / А.Э. Страдзе // Материалы заседания координационного совета по физической культуре и спорту при полномочном представителе Президента России в Приволжском федеральном округе. Йошкар-Ола, 2005. 1,0 п.л.
26. Страдзе А.Э. Государственная молодежная политика: перспективы и риски / А.Э. Страдзе // Добровольчество: ценности, организация, технологии: сб. науч. трудов. Саратов: Изд-во ПАГС, 2008. 0,4 п.л.