В диссертационной работе утверждается, что теоретическими предпосылками построения нового общества в Советской России являлись марксистские взгляды, сформировавшиеся в ХIХ веке в Западной Европе под воздействием невиданного ранее индустриального прогресса. По утверждению автора, объяснение политики большевистской власти нельзя ограничить обусловленностью военного коммунизма трудностями военной интервенции западных стран и Гражданской войны. Советская модернизация (т.е. переход от традиционного, аграрного общества к новому общественному строю) основывалась на предположениях о непосредственном переходе к социалистическому строительству через создание государственного производства и распределения. Сама модель политики военного коммунизма отражала соответствующее видение социализма в соответствии с марксистскими представлениями о всеобщей национализации и обобществлении средств производства, огосударствлении экономики, централизованном государственном распределении материальных благ. Однако применение ортодоксального марксизма к реалиям крестьянской страны носило утопический характер.
Теоретико-методологическое понимание изучаемой проблемы автор связывает с освещением знаменательной дискуссии между марксистами и их оппонентами, которая имела место на рубеже XIX - XX вв.: одно направление ориентировалось на грядущее всемерное укрупнение и обобществление крестьянских хозяйств, другое отдавало предпочтение мелкому крестьянскому хозяйству, настаивая на его живучести. Предмет данной дискуссии имел особое значение для крестьянства России как аграрной страны. В современной историографии дискуссия, имеющая важнейшее значение для понимания истоков и природы политики военного коммунизма в Советской России, до сих пор не оценена и даже не освещена должным образом.
В диссертации показана позиция марксизма: утверждались идеи о превосходстве крупного хозяйства не только в промышленности, но и в земледелии; об обреченности мелкого крестьянского хозяйства в борьбе с крупным капиталистическим производством; мелкому собственнику предрекалась неизбежная гибель. В крестьянине-собственнике марксисты видели лишь будущего пролетария. Социализм воспринимался не с перспективой сохранения индивидуального владения, а с его устранением, при этом отмечалась нежелательность насильственной экспроприации.
На взгляд диссертанта, в марксизме не было четко сформулированной программы построения социализма. Но основные черты понимания социализма проступали в марксовой критике капитализма: отказ от частной собственности, рынка, от денег, ликвидация разделения труда между городом и деревней (это означало урбанизацию деревни путем превращения крестьян в рабочих на сельскохозяйственных фабриках или в коллективных хозяйствах). Программа будущего в марксизме вполне определенно представляла собой единый проект национализации, коллективизации и планирования, дополненный революционным принуждением. В новом общественном строе, основанном на общественной собственности, в конструкции марксизма предполагалось вытеснение мелкого производства крупным общественным. Крестьянство как класс воспринималось марксистами социальной формой феодального общества, не принадлежавшая ни к миру капитализма, ни к социализму. В условиях капитализма крестьянство рассматривалось в качестве отсталого элемента в современном обществе. В будущем социализме организация крупного производства как в промышленности, так и в сельском хозяйстве обусловливала избавление социума от крестьянской собственности.
По оценке автора, представления марксизма о будущем обществе воспринимаются не как научно-технический прогноз, а скорее как социальное пророчество, в котором коммунизм является идеальным ориентиром. Характеристика будущего имеет абстрактный характер - иначе быть не могло, поскольку вопрос решался в чисто теоретическом виде. О реальных социальных и экономических механизмах развития будущего общества марксисты могли рассуждать, основываясь на реальности современного ему капитализма, которая не могла подсказать ответа на этот вопрос.
Теоретико-методологическое осмысление изучаемой темы позволило констатировать, что государственная политика в отношении крестьянства должна учитывать наличие и действие объективных факторов. В диссертации обосновано заключение, что спор о преимуществах и достоинствах различных форм хозяйствования в аграрной сфере в условиях многоукладной экономики конструктивно решен представителями научной школы А.В. Чаянова и Н.Д. Кондратьева, разработавшими синтезированную модель аграрной эволюции. Существуют объективные пределы повальной «капитализации» в сельском хозяйстве - эту сторону специфики аграрной эволюции, по мнению диссертанта, недооценили сторонники марксизма. Объяснение существования многоукладности форм хозяйствования на селе, в т.ч. в индустриально развитых странах, заложено во внутренней мотивационной основе хозяйственной деятельности как крупных хозяйств, так и мелких крестьянских. Эта деятельность управляется, прежде всего, внутренними регуляторами. Природа мотивации хозяйствования объясняет возможность и даже необходимость одновременного развития, наряду с крупными формами хозяйств, имеющими несомненные преимущества, мелких крестьянских хозяйств. Претензии И.В. Сталина на окончательную точку в споре марксистов и их оппонентов в виде объявления в 1929 г. формулы «великого перелома» (в качестве подтверждения на практике теоретического тезиса марксизма о преимуществе крупного коллективного земледелия над мелким индивидуальным хозяйствованием) являются не более чем политическим вердиктом и приговором в отношении «ученых типа Чаяновых», анафемой в адрес «чаяновщины» и «кондратьевщины» (дополненных физическим уничтожением замечательных ученых России).
Проведенное исследование показало, что недооценка объективных закономерностей цивилизованной аграрной эволюции, которая проявилась в условиях большевистских преобразований по марксистской модели, привела к просчетам и ошибкам в идеологии и осуществлении политики военного коммунизма, следствием чего стал системный кризис в стране весной 1921 г. Освещение последствий военного коммунизма в условиях перехода к нэпу дало возможность констатировать признание большевистской властью ошибочности предположений по поводу непосредственного перехода пролетарского государства к коммунистическому государственному производству и распределению в мелкокрестьянской стране. По мнению автора исследования, изменение политики, олицетворяемое с переходом от «штурма» (военный коммунизм) к «осаде» (нэп) не означало стратегической корректировки партийных установок. Доктрины большевистских теоретиков (Е.А. Преображенский, Н.И. Бухарин) ограничивались рамками марксистской коммунистической доктрины. Разногласия имели место в отношении тактических моделей в границах переходного периода от капитализма к коммунизму. Переход от военного коммунизма к нэпу в значительной мере совершался методами военного коммунизма.
2. В контексте комплексного подхода в диссертационном исследовании представлено многоплановое освещение причин, факторов крестьянского протестного движения, его природы в условиях начала формирования Советского государства.
Автор работы осветил перерастание крестьянской революции 1917-1918 гг. в крестьянскую войну против политики военного коммунизма. Ее начало диссертант связывает с проявлением первого массового протеста крестьян против системы военного коммунизма (ноябрьско-декабрьские восстания крестьян в 1918 г., которые охватили почти половину территории, находившейся под контролем Советского государства), а также официальной констатацией большевистской властью появления «единого контрреволюционного фронта». В 1919-1922 гг. крестьянская война приобрела полномасштабный характер. Природа крестьянской войны оценивается диссертантом в качестве войны гражданской по своему содержанию. Мощное крестьянское протестное движение охватило практически все регионы Советской Республики и создало опасность для самого государства.
На основании обобщения характеристики крестьянского сопротивления государственной политике определены признаки крестьянской войны в период ранней советской истории: охват движением значительной территории, контролируемой повстанцами; элементы организованности в стихийном крестьянском движении: складывание единого военно-политического руководства в крупных восстаниях, объединяющего разрозненные действия отдельных повстанческих отрядов; создание повстанческой армии и штабов по руководству вооруженными повстанческими формированиями, включая сражения с регулярными армейскими частями Красной Армии; общие для всего движения лозунги, разработка и принятие социальных и политических программных документов. Как вытекает из исследования, крестьяне выступали против аграрной политики государства, а не только конкретной деятельности его местных органов. Здесь выявляется принципиальное различие с дореволюционным прошлым, когда крестьяне направляли оружие против помещиков, но не против государства. Теперь же они были не согласны с общегосударственной политикой в масштабе всей страны - политикой военного коммунизма, в рамках которой получили законодательное оформление насильственные порядки и осуществлялось ее проведение в отношении всего крестьянства. В силу этого вопрос об организации власти стал для крестьянства одним из ключевых: борьба не против государственной власти как таковой, а за справедливую народную власть, олицетворяемую с властью избранных народом Советов. Изменение общественного сознания проявилось не только в осознании собственной угнетенности, бесправия, обездоленности, безнадежности, не только в накоплении ненависти и неприятии государства, но и в разнообразных формах активного сопротивления, включая вооруженное. При этом характерными чертами крестьянской войны, как и в другие эпохи, стали стихийность и разрозненность крестьянских действий и в целом стихийный характер войны; массовое участие крестьянства придавало сопротивлению силу, размах и остроту; длительность войны объяснялась тем, что, будучи подавленной в одних районах, она вспыхивала с новой силой в других.
Автор диссертации сделал вывод, что историческое значение крестьянской войны заключалось в ее воздействии на политику государства, на дальнейшее социально-экономическое и политическое развитие страны. Это проявилось в признании государственной властью ошибочности прежней политики и объявлении переход к нэпу. В то же время диссертант не переоценивает проявление легитимации ряда крестьянских требований в новом Земельном кодексе, который был принят 30 октября 1922 г. Новое советское земельное законодательство, по мнению диссертанта, следует рассматривать не столько победой крестьянства, как это нередко трактуется, а в качестве уступки, в форме нэпа, крестьянским интересам. Поэтому воспользоваться плодами подобной «пирровой» победы оказалось невозможно: основополагающим принципом советской земельной политики стала национализация земли - крестьянство так и не дождалось обещанной социализации; допущение элементов капитализма в экономической сфере нэпа сопровождалось одновременным ужесточением политической системы.
Вот этот исторический факт и исторический урок, по мнению соискателя, должен учитываться в современных условиях, когда протестные выступления приобретают концентрированное выражение, сами выступления не отвергают государство и его власть, но не согласны с организацией действующей власти и ее конкретными действиями.
3. Результаты проведенного диссертационного исследования дали возможность получить обоснованные и достоверные заключения и оценки в интерпретации и понимании исторических событий и явлений, а также опровергнуть многие до сих пор существующие мифы и искажения исторической истины. Во-первых, отмечается, что нередко возможности крестьянского протеста получают преувеличенную характеристику. В этой связи важной является оценка степени угрозы (опасности) крестьянского движения для Советского государства. Рассуждения о гипотетическом варианте объединения крестьянского протестного движения в масштабе всей страны (или хотя бы крупного региона), тем более о захвате власти в стране, по оценке диссертанта, беспочвенны. Конечно, крупные протестные явления (антоновщина, махновщина, Западно-Сибирское восстание, «чапанка», «вилочное восстание», серовщина, Кронштадт и др.) создавали угрозу государству, отвлекали значительные военные силы и материальные ресурсы на их ликвидацию.
Однако даже в условиях кульминации крестьянской войны не военная опасность являлась определяющей, а продовольственная угроза, которая могла поставить под сомнение само существование Советского государства. Документы и самые различные материалы позволяют утверждать, что изначальным источником продовольственной угрозы являлось не крестьянское движение, а экономическая политика государства. В ходе крестьянской революции 1917-1918 гг. в стране произошел экономический регресс, связанный с возвратом к натуральному, патриархальному хозяйствованию: крестьянские хозяйства в большинстве своем обеспечивали лишь потребности собственной семьи, располагая незначительными запасами товарного хлеба. «Осереднячение» деревни объективно сокращало сектор крестьянского землевладения, на котором велось товарное производство, порождало падение производительных сил. Политика военного коммунизма ускорила данный процесс: незаинтересованность крестьянина в обработке земли, изъятия государством «излишков» сверх потребительной нормы привели к резкому сокращению посевных площадей и уменьшению крестьянских хозяйств. Не имея интереса в расширении своих хозяйств, крестьянство ограничивалось производством лишь для потребности собственной семьи. Стремительный рост натуральных хозяйств подрывал продовольственную политику, построенную на извлечении «излишков», то есть реквизиций хлеба при разверстке.
По заключению диссертанта, военный коммунизм, порождавший протестное движение в крестьянской среде, по сути «работал» на собственную самоликвидацию. Уход крестьян к повстанцам сокращал трудовые ресурсы в деревне. Военная цель - подавление восстаний и уничтожение повстанцев - противоречила экономическим соображениям. В опустевших крестьянских волостях (одни были убиты, другие репрессированы, третьи ушли к повстанцам) не у кого было забирать «излишки» - не стало ни излишков, ни их производителей. Возникала опасность потери источника продовольственных ресурсов. Никакой реквизиционный аппарат не был в состоянии решить данную проблему. Принуждение с использованием вооруженной силы оказывалось бессмысленным занятием, когда некого принуждать к выполнению хлебной и других разверсток. Некому было выполнять трудовые повинности: подвозить хлеб, заниматься заготовкой топлива и пр. У крестьян не осталось ни лошадей, ни фуража. В результате образовался своеобразный порочный круг: государственная политика военного коммунизма, являясь причиной крестьянского сопротивления, одновременно поставила государство перед чрезвычайной необходимостью ликвидации повстанческого движения, поскольку провал посевной кампании и сбора продразверстки (из-за потери производителей и сельхозпродукции) создавал реальную и постоянную угрозу голода в стране. Монополизация продовольственного дела, как задача огромной трудоемкости, предполагала наличие организованного, отлаженного и огромного государственного механизма, которого Советское государство не имело. Затраты государства, связанные с заготовкой крестьянского хлеба (изъятием и сохранением зерна и продовольствия у крестьян) и доставке его в города, оказывались непомерно высоки: на современном экономическом лексиконе это означало нерентабельность всего государственного предприятия.
Во-вторых, не преодолен идеологический миф о характеристике повстанческого крестьянского движения как следствия заговоров и руководства белогвардейского офицерства. В результате изучения данного вопроса установлено, что «осередняченное» крестьянство, рассматриваемое в качестве господствующей части данной социальной группы, объединяло с красными наличие общего врага - Белой гвардии, пытавшейся восстановить ненавистную для крестьянства помещичью Россию. Для крестьянина главным врагом был помещик и его защитник - Добровольческая армия. Белогвардейцы в крестьянском сознании ассоциировались с бывшими угнетателями, одетыми в офицерские мундиры, которые мечтали о реставрации былой великой, единой и неделимой России. К тому же белые правительства не пытались привлечь крестьянство на свою сторону даже обещаниями - решение земельного вопроса относилось на неопределенное будущее. Импульсивные попытки земельных реформ последнего белого правителя генерала Врангеля имели определенную ориентацию на зажиточного сельского хозяина.
В этой связи рассуждения о руководстве крестьянскими восстаниями со стороны белогвардейцев не имеют оснований. Кронштадтское восстание, в котором проявился крестьянский протест, также не было белогвардейским мятежом, как утверждалось в советской легенде. Создателем данного идеологического мифа был председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий.
В-третьих, в работе опровергается идеологический миф о руководстве крестьянским протестным движением со стороны эсеров. Навешивание ярлыков в адрес крестьянских восстаний как «кулацко-эсеровских мятежей» заключает в себе очевидный парадокс. IX Совет партии эсеров в июне 1919 г. определил курс на борьбу с кулаками как одну из основных партийных задач. Позиция партии основывалась на установке: организация крестьянства должна строиться на почве политической программы, а не профессиональных крестьянских интересов. Крестьянские союзы создавались без участия партии эсеров. Позиция эсеров в роли «третьей силы», закрепленная IX Советом партии, выражалась в стремлении противопоставить противоборствующим сторонам в Гражданской войне - большевизму и реставрации - «трудовую демократию города и деревни» (крестьянство в первую очередь) как «третью силу». В частности, зеленое движение рассматривалась эсерами в качестве вооруженной опоры «третьей силы» для борьбы против обеих диктатур (в диссертации подчеркивается неправомерность отождествления зеленого движения с крестьянским движением в целом: зеленые являлись лишь частью крестьянского протеста). Однако попытка создать демократическую альтернативу в условиях борьбы на два фронта потерпела провал. Реальная невозможность становления эсеров в качестве «третьей силы» в стране, охваченной жестоким и кровавым гражданским противоборством, проявилась в отказе от любых компромиссов: исключении из возможной социальной опоры значительных протестных потенциалов в крестьянском движении в виде махновщины, антоновщины. Особенно наглядно беспомощность партии эсеров проявилась в ряде заявлений партийного руководства о непричастности эсеров к крупнейшим протестным крестьянским движениям. Трудно представить себе даже гипотетическую возможность в отношении крестьянской среды «подняться до понимания общегосударственных задач и методов борьбы» или «оформления классового самосознания крестьянства». Тем не менее осенью 1920 г., в условиях массовых и мощных протестных крестьянских выступлений по всей стране, эсеры настойчиво продолжали утверждать прежние установки. К тому же после ликвидации военных фронтов и победы Советской власти над белыми уцелевшие остатки представителей небольшевистских партий (эсеры, меньшевики) находились на учете и под надзором чекистов.
Большевистская трактовка крестьянских восстаний как «кулацких», «эсеровских», «белогвардейских» была обусловлена идеологическими и пропагандистскими соображениями, а также стремлением партийных, советских, военных руководителей, чекистских органов переложить на них вину за собственные просчеты.
В-четвертых, в диссертации освещается происхождение и содержание мифа об анархистской природе махновщины, опорой которой якобы являлись кулацкие верхи деревни. Его авторство принадлежало Л.Д. Троцкому, и преследовало целью скрыть народное крестьянское содержание махновщины. Попытка объединить в одном социальном явлении - махновщине - непримиримые стороны (анархокоммунизм и кулачество как его врага) представляется провокационной. Анархистская умозрительная теория, как идеология радикального революционного толка, оказалась далекой от подлинных интересов трудящихся. Поэтому безосновательны выпячивание анархистской оболочки махновщины, попытки определить типологию данного массового крестьянского движения в качестве анархистского.
По заключению диссертанта, махновщина возникла и развивалась как самостоятельное крестьянское движение с осознанными целями, а его руководитель Нестор Махно был выразителем крестьянских настроений. Для характеристики социального состава махновского воинства автором приведена характеристика основной группы командного состава махновцев, входивших в число ближайших сподвижников Махно. Махновские командиры, игравшие заметную роль в крестьянском движении, являлись выходцами из бедноты, имели в основном образование не выше начального. Махновская армия в значительной степени состояла из бедняцкой молодежи, верившей в идеал уравнительного социализма. В исследовании показаны принципиальные отличия махновщины от григорьевщины и петлюровщины, что опровергает пропагандистские утверждения о едином общеукраинском «народно-повстанческом движении».
В-пятых, диссертант проанализировал социальную основу крестьянского протестного движения. Установлено, что ее составляло среднее крестьянство, а также крестьянская беднота. Обосновано положение о том, что политика военного коммунизма легла своей тяжестью в первую очередь на основной слой сельского населения - среднее крестьянство, подрывая стимулы аграрного хозяйствования. Заставить производителя отдавать хлеб и не снижать при этом сельскохозяйственное производство можно было только усилением мер принуждения и насилия. Середняк являлся наиболее исправным плательщиком разверсток, у многих сыновья ушли в Красную Армию добровольцами. Среднее крестьянство несло основной груз разверсток. Конечно, ни один крепкий хозяин не горел желанием добровольно расстаться с «излишками» как по государственной разверстке, так и по фактически повторной разверстке - внутренней. Помимо многих видов разверсток, на среднем крестьянстве держались тяготы трудовых повинностей. В условиях кульминации политики военного коммунизма ужесточение мероприятий в отношении крестьянских хозяйств достигло крайнего предела: власть потребовала от российского крестьянства обязательного полного засева полей по заданию государства: устанавливались планы засева по уездам, волостям и селениям как часть общегосударственного плана обязательного засева. Все крестьянские запасы семян объявлялись неприкосновенным семенным фондом. Государственной повинностью определялось обсеменение всей площади земли, установленной планом посева. Губернские органы власти получили право вводить семенную разверстку, а также перераспределять среди крестьян их семенные запасы.
Диссертант подчеркивает следующее обстоятельство: помимо среднего крестьянства, недовольство властью выражала значительная часть бедноты. По заключению автора, активное участие в восстаниях «полупролетариата» (беднейшего крестьянства) разрушило обоснование существования в Советской России социальной опоры диктатуры пролетариата. Нередко именно бедняки, не отягощенные личной собственностью, становились активными повстанцами. Подобное явление вполне объяснимо. Неимущее сельское население, не имеющее собственных запасов хлеба, должно было обеспечиваться за счет внутренней разверстки - излишков, оставшихся у более зажиточных крестьян сверх норматива по государственной разверстке и собственного потребления. Крестьянская беднота, чтобы получить хлеб, должна была добираться в волостной центр, выстаивать очередь в продовольственной конторе, доставлять полученный хлеб домой - на все это растрачивалось много времени и сил, столь необходимых в полевой сезон. Кроме того, именно беднота, поддержанная средним крестьянством, в условиях массовой мобилизации в Красную Армию во многих местах поднимала мятежи мобилизованных.
Даже в период перехода к нэпу сокрытие от учета пашни осуществлялось в первую очередь беднейшим крестьянством, семьями красноармейцев, вынужденных идти на этот шаг из-за разорения их хозяйств и нехватки или отсутствия посевного материала, в то время как продналог устанавливался по наличию фактической земли, не учитывалось наличие семян, рабочего скота, инвентаря. Крестьяне-бедняки продавали семенной материал и сельхозинвентарь, скот, чтобы оплатить налог. Все это вызывало недовольство бедняков.
4. В диссертационном исследовании представлена типологическая характеристика крестьянского протестного движения. Анализ его природы в 1918-1922 гг. как гражданского противоборства по сути позволил сделать заключение о типологической общности протестных крестьянских явлений на всей территории Советского государства, наличии в характеристике протестного движения тождественных черт и тенденций. Авторское видение изучаемой проблемы основано на доказательстве гипотезы о порождении крестьянской войны стратегическими просчетами политики военного коммунизма. Объяснение подобной картины заключается, во-первых, в природе самого крестьянского сообщества, во-вторых, в проведении единой государственной политики на территории всей страны. Общность условий создавала характерную тождественность протеста со стороны одного и того же субъекта в лице крестьянского населения. Типологическая характеристика крестьянского протестного движения в Советской России основана на выявленной диссертантом структуре крестьянского протеста. Ее составляющими стали: причины и факторы возникновения протестных настроений и явлений; основные движущие слои крестьянского протеста и состав его участников; программные документы и лозунги повстанческого движения; формирования повстанцев (военные, административные, хозяйственные, политические, судебные, пропагандистские и др.); состав руководителей повстанцев и их происхождение; характер и формы противоборства повстанцев и власти (государства), причины поражения крестьянских восстаний; механизм карательной политики и подавления восстаний со стороны государства; последствия крестьянских протестных выступлений.
В работе обосновано положение о том, что, несмотря на повстанческую активность, в крестьянской среде превалировало «молчаливое большинство», характеризуемое архетипами, которые способствовали воспроизводству подданнических образцов в настроениях и поведении крестьянства. В числе подобных архетипов - выраженная этатистская ориентация и государствоцентричность. Консерватизм как характерный архетип крестьянского сознания основывался на нежелании и боязни радикальных перемен. Традиционалистско-патерналистские стереотипы политического сознания и поведения российских крестьян, формировавшиеся веками, имели глубокие корни. В крестьянской среде государство традиционно воспринималось как гарант стабильности и порядка. В отношениях между человеком и государством последнее всегда являлось господствующим. Другим архетипом в крестьянском мироощущении выступала ассоциация легитимности верховной власти с идеей о сакральности власти. В подданическом поведении крестьянской массы это выражалось в подчинении власти, основанном на вере в ее всесилие. Неслучайно в политическом поведении крестьян традиционно проявлялось пренебрежение правом на политическую власть. Отчуждение власти и населения непосредственно проявлялось во взаимоотношениях крестьянства и государства. Крестьянство никогда не ассоциировало себя в качестве субъекта реальной политики, добровольно отдавая данную функцию государству.
Диссертант выделил особенности крестьянской ментальности, которые нашли выражение в мотивационной характеристике поведения крестьянства. Для российского крестьянства привычной являлась идеализация «правды» (в понимании справедливости), всеобщего равенства, неразвитость идеала свободы. Крестьянская общинность основывалась на уравнительном принципе социальной справедливости и антисобственнических настроениях. Восприятие свободы в крестьянском сознании носило неизгладимую печать традиционной русской «воли». Однако свобода и воля имеют существенные различия. Свобода по-русски (то есть «воля») была лишена институционального, социального содержания. Воля, в отличие от свободы, предполагающей обязанности каждого отдельного человека по отношению к обществу и другим гражданам, не социальна, она представляет собой способ поведения отдельного субъекта, который не включен в систему нормативных социальных отношений. Стереотип русской вольницы проявлялся в правовом нигилизме крестьянства, в их ментальной установке судить не по закону, а по справедливости. Многие отказывались в открытую восстать против власти государства из-за боязни мести за участие в восстании: население на собственном опыте уже познало карательную мощь государственной военной и административной системы. Решившийся на восстание осознавал, какие последствия ожидают его самого и его семью. Крестьянин, по складу своего природного ума привыкший к прагматичному подходу к любому делу, решаясь на отчаянный шаг - восстать против государственной власти, - отдавал себе отчет, что обратной дороги может не быть, прекрасно осознавал последствия восстания в случае его ликвидации не только в отношении себя самого, но особенно в отношении семьи, родных, селения.
5. В понятие «протестное движение» автор включает в т.ч. идейные основы протеста. В работе обосновано обобщение о том, что военную опасность для государственной власти со стороны крестьянского протестного движения заслонил, помимо продовольственной угрозы, также политический фактор. Реальная опасность для власти нашла выражение в формуле Л.Д. Троцкого об угрозе «мирно сползти к Термидору»: под лозунгом Советов и во имя Советов оказаться на термидорианских позициях даже со знаменем коммунизма в руках. В этой связи диссертантом обращается внимание на личное участие высшего партийного, советского и военного руководства страны в подавлении и ликвидации тех очагов крестьянского сопротивления, в которых проявлялись политические требования и интересы.
В диссертации опровергается представление о крестьянском протестном движении, обусловленном якобы антисоветской направленностью. По мнению автора, в крестьянском сознании проявилось двоякое понимание власти: за «свою» (народную) власть крестьянин готов принести себя в жертву, против «чужой» власти крестьянский мир поднимался на решительную борьбу. Крестьянское понимание справедливого общественного устройства, выразившееся в протестном движении, сводилось к лозунгу «Советы без коммунистов». Крестьянский протест выражался не против формы государственного управления в виде Советов. Отношение к Советской власти характеризовалось восприятием ее как «истинной», народной власти, близкой интересам трудового народа. Для организации новой власти крестьянство желало выбрать представителей от населения. На повстанческих территориях указанный лозунг воплощался на практике путем создания волостных и сельских крестьянских Советов.
По сути, именно в духе коммунистической идеи манифесты повстанцев сформулировали задачи движения в основных сферах общественной жизни: экономической, политической, духовной и даже внешнеполитической. Об этом свидетельствуют основные положения, изложенные в программных документах повстанческого движения (Программа антоновского Союза трудового крестьянства в Тамбовской губернии, резолюция гарнизонного собрания мятежного Кронштадта 1 марта 1921 г., Декларация Революционного военного совета и командующего армии «Воли Народа» Серова-Далматова, политические резолюции махновских съездов и др.). Движение протеста выявило также наличие политических лозунгов. Немногочисленные политические программы, созданные в крестьянском движении, отразили протест против общей государственной политики, а не только протест против отдельных ее издержек на местах. Подобные документы опровергают олицетворение повстанческого движения с «политическим бандитизмом».
Результаты проведенного исследования свидетельствуют, что политика военного коммунизма породила не только экономический, но и острый политический кризис, подталкивая создание оппозиции правящей власти. Первоначальные обещания Советского государства (Декрет о земле, Декрет о мире), породившие надежды и ожидания в крестьянской среде, сменились глубоким разочарованием и отчуждением от большевистской власти. Ожидавшаяся трудовым крестьянством социализация земли на практике трансформировалась в рамках государственной политики в национализацию. Одновременно ожидания, порожденные Декретом о мире, воплотились на практике во всеобщей мобилизации в Красную Армию. В работе показано, что мотивационные аспекты сложившейся ситуации во многом объясняют обстоятельство того, что апогей крестьянской войны в России наступил в конце 1920 - начале 1921 г., после победы Советской власти над Белым движением и ликвидации военных фронтов. В данном случае сказалось не только усиление насильственных методов политики военного коммунизма, оформленное решениями VIII Всероссийского съезда Советов в декабре 1920 г., но и осознание несбывшихся крестьянских надежд и невыполнения ожиданий со стороны большевистской власти после победы над белыми, проявление коллизий крестьянской ментальности (разделение на большевиков и коммунистов). В сознании трудового крестьянства утвердилось настроение о происходившем перерождении народной Советской власти, завоеванной в результате революции и Гражданской войны. В обиход вошел лозунг «За большевиков, но против коммунистов». В крестьянском понимании это означало следующее: Советская власть дала крестьянам землю - это сделали большевики. А власть, которая ввела ненавистную продразверстку, не отдала бывшую помещичью землю крестьянам, а организовала на ней совхозы, коммуны, - это власть «коммуны», власть не большевиков, а коммунистов.
6. Изучение в общем крестьянском движении его составляющих дало возможность определить крестьянское протестное движение в Тамбовской губернии в начале 1920-х гг. в качестве знаменательного события всей послеоктябрьской истории России, общероссийской значимости по масштабу, политическому и экономическому резонансу и последствиям в стране. Наряду с другими крестьянскими восстаниями антоновщина создала реальную угрозу для Советского государства (в большей степени продовольственную, чем военную), которая стала опасной для самого существования большевистской власти. Социальное движение крестьянства вынудило государственную власть к отмене политики военного коммунизма и переходу к новой экономической политике. В диссертации показано, что в антоновщине отразились характерные черты протестного движения российского крестьянства. Общие типологические черты характерны также для другого крупнейшего протестного явления в Советской России - Западно-Сибирского восстания 1921 г.
В процессе исследования эпицентров крестьянской войны освещены малоизвестные исторические страницы. Одним из таких событий российской истории показано повстанческое движение в Поволжье - серовщина (Поволжье и Урал). В течение более чем двух лет - с лета 1920 г. и до осени 1922 г. - военная мощь Советского государства не могла справиться с повстанцами - единственный пример столь длительного сопротивления государственной власти. В серовщине, как и в другом малоизвестном протестном выступлении Народной повстанческой армии в Сибири (июнь - август 1920 г.), проявился особенный феномен повстанческого движения: в данных протестных явлениях народное движение против государственной политики объединило интересы крестьянства и казачества, что в целом было нехарактерно для России.
7. Наряду с общими типологическими характеристиками крестьянского протестного движения в исследовании освещены особенности крестьянского протеста. В диссертации особо выделяется важное обстоятельство: состояние Гражданской войны наложило знаковый отпечаток на крестьянское движение. Решение крестьянского вопроса, соответствующее крестьянским интересам, автором рассматривается в качестве важнейшего фактора влияния на крестьянство со стороны государственной власти. В условиях Гражданской войны данный вопрос определял итог гражданского противоборства большевистского государства и Белой власти: именно крестьянский вопрос являлся ключевым в борьбе за народ, основную часть которого составляло крестьянство. Изучение степени решения данного вопроса в Белом движении позволило получить ответ на вопрос: почему крестьянство в России, протестуя против советской политики военного коммунизма, не только не стало социальной опорой противников Советов - Белого движения, но и поддержало большевистскую власть в критические моменты Гражданской войны. В этом внешнем парадоксе проявилась своеобразная особенность крестьянского движения. Крестьянский вопрос в том виде, как он решался в правительствах Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля, создавал для крестьянства реальную угрозу реставрации прежней помещичьей власти, ликвидации результатов крестьянской революции 1917-1918 гг. Политика военного коммунизма, недовольство которой выражалось крестьянством в активных и пассивных формах протеста, воспринималась как «меньшее зло» в сравнении с главной для крестьянства опасностью - возможной реставрацией крепостнических порядков. К тому же аграрные приказы и мероприятия Белой власти, ориентированные, по модели столыпинской аграрной реформы, на зажиточного крестьянина, не могли удовлетворить интересы «осередняченной» после 1917 г. российской деревни.
В ходе исследования выявлены также другие определяющие факторы, порождавшие особенности крестьянского протеста в регионах страны. Показано, что основное противоречие было связано с земельным вопросом и продуктом крестьянского труда, но недовольство политикой военного коммунизма в крестьянской среде усиливалось антирелигиозной политикой Советского государства. Другой особенностью крестьянского протестного движения в России, особенно в национальных районах, являлось проявление интересов многонационального состава крестьянства. Национальный аспект нередко играл важную, но не определяющую роль, причем, по оценке диссертанта, в соотношении религиозного и национального аспектов религиозный оказался более весомым, чем национальный. Сочетание и одновременное проявление различных особенностей (земельных, продовольственных, религиозных, национальных, психологических и др.) во многих российских регионах создавало резонансный комплекс, придававший остроту и силу протестному движению.
В качестве значимой особенности крестьянского протеста определяется также участие крестьян в мятежных выступлениях в вооруженных силах. Об этом свидетельствовали сапожковщина, мироновщина, серовщина, григорьевщина и др. Наиболее ярким проявлением стало восстание в Кронштадте под красным флагом во имя «третьей революции трудящихся». Состоявшие преимущественно из крестьян, матросы Балтики и красноармейцы кронштадтского гарнизона выражали настроения крестьянской массы. Кронштадт отражал, как в зеркале, общее кризисное состояние в крестьянской стране. Главное крестьянское требование, выраженное в резолюции общего гарнизонного собрания кронштадтцев на Якорной площади 1 марта 1921 г., являлось призывом к правительству соблюдать обещания, провозглашенные в октябре 1917 г.: дать полное право крестьянам на землю, не используя наемный труд. Характерно, что основная часть программных требований мятежных кронштадтцев непосредственно касалась крестьянства.
8. Автором собраны биографические данные об основных участниках изучаемых событий как со стороны Советского государства, так и крестьян - представителей протестного движения.
Изложенные положения представлялись соискателем на научных симпозиумах и в научной печати.
1. Алешкин П.Ф. Трагичный финал политики военного коммунизма в Советской России // Власть. 2007. №8. С. 92-97. (0,8 п.л.).
2. Алешкин П.Ф. Типологическая общность и особенности крестьянского повстанчества: Западно-Сибирское восстание 1921 г. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2007. №12. С. 281-291. (1,0 п.л.).
3. Алешкин П.Ф. Махновщина: реалии и небылицы анархизма // Власть. 2008. №1. С. 83-87. (0,6 п.л.).
4. Алешкин П.Ф. Красный флаг над мятежным Кронштадтом: отражение протестного настроения крестьянства // Власть. 2008. №9. С. 96-100. (0,7 п.л.).
5. Алешкин П.Ф. Борьба за крестьянство в Гражданской войне в России: иллюзии Белого движения А.В. Колчака // Полиграфист. В помощь руководителю и главному бухгалтеру. 2010. №4. С. 90-96. (0,4 п.л.).
6. Алешкин П.Ф. Борьба за крестьянство в Гражданской войне в России: иллюзии Белого движения А.И. Деникина // Полиграфист. В помощь руководителю и главному бухгалтеру. 2011. № 3. С. 52-58. (0,4 п.л.).
7. Алешкин П.Ф. Борьба за крестьянство в Гражданской войне в России: что Врангель пытался противопоставить советскому Декрету о земле? // Полиграфист. В помощь руководителю и главному бухгалтеру. 2011. №4. С. 68-74. (0,4 п.л.).
8. Алешкин П.Ф. Борьба за крестьянство в Гражданской войне в России: запоздалая попытка аграрной реформы Врангеля // Полиграфист. В помощь руководителю и главному бухгалтеру. 2011. №5-6. С. 118-123. (0,4 п.л.).
9. Алешкин П.Ф. «Чапанная война»: феномен крестьянского повстанчества в Поволжье // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. №7. Ч.2. С. 12-15. (0,4 п.л.).
10. Алешкин П.Ф. Крестьянский протест в Поволжье: «вилочное восстание» // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 7. Ч.3. С. 17-20. (0,4 п.л.).
11. Алешкин П.Ф. Протестное движение сибирского крестьянства в 1920 г. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 8. Ч.1. С. 14-17. (0,4 п.л.).
12. Алешкин П.Ф. Типологическая общность крестьянского протестного движения в России в 1918-1922 гг. // Власть. 2011. № 11. С. 150-152. (0,4 п.л.).
13. Алешкин П.Ф. Антирелигиозная политика советского государства и протестные настроения крестьянства // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2012. № 1. С. 162-165. (0,5 п.л.).
14. Алешкин П.Ф. Международный круглый стол «Крестьянство и власть в истории России ХХ века» (Институт социологии РАН, Москва, 12 ноября 2010 г.). 2-я часть // Власть. 2011. № 9. С. 174. (0,1 п.л.).
15. Алешкин П.Ф. Крестьянство и власть: военный коммунизм в Советской России // Власть. 2012. № 5. С. 143-145. (0,4 п.л.).
Монографии по теме диссертации:
16. Алешкин П.Ф. Крестьянское движение в Тамбовской губернии в 1920–1921 годах. Тамбов, 2005. 220с. (15,0 п.л.).
17. Алешкин П.Ф., Васильев Ю.А. Крестьянская война в России в условиях политики военного коммунизма и ее последствий (1918-1922 гг.). М.: Голос-Пресс, 2010. 576с. (38,2/ 24,5 п.л.).
18. Алешкин П.Ф., Васильев Ю.А. Крестьянские восстания в России в 1918-1922 гг. От махновщины до антоновщины. М.: Вече, 2012. 400с. (12,5/8,0 п.л.).
19. Алешкин П.Ф. Крестьянское протестное движение в условиях политики военного коммунизма и ее последствий (1918-1922 гг.). М.: Книга, 2012. 624с. (38,3 п.л.).
Брошюры:
20. Алешкин П.Ф. Борьба за народ в Гражданской войне: аграрное законотворчество в Белом движении / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Тамбов, 2004. 48 с. (3,0 п.л.).
21. Алешкин П.Ф. Красный флаг над мятежным Кронштадтом / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Санкт-Петербург: Нева-5, 2004. 20 с. (1,3 п.л.).
22. Алешкин П.Ф. Крестьянские восстания в Сибири в 1920 г. / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Омск: Сибирское время, 2005. 26 с. (1,6 п.л.).
23. Алешкин П.Ф. Западно-Сибирское восстание 1921 г.: за Советы без коммунистов / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Омск: Сибирское время, 2005. 62 с. (3,9 п.л.).
24. Алешкин П.Ф. Феномен крестьянского повстанчества в Поволжье: «чапанка», «вилочное восстание», серовщина / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. М.: Голос-Пресс, 2006. 40 с. (2,5 п.л.).
25. Алешкин П.Ф. Антирелигиозная политика Советского государства: причины и формы сопротивления крестьянства / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. М.: Наш современник, 2006. 22 с. (1,4 п.л.).
26. Алешкин П.Ф. Махновщина: мечта о вольном крестьянском рае / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Харьков: Слобожанщина, 2006. 30 с. (1,9 п.л.).
27. Алешкин П.Ф. Национальные особенности протестного движения в регионах России / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. Тамбов: Изд. Тамбовского отделения Литфонда России, 2006. 28 с. (1,8 п.л.).
28. Алешкин П.Ф., Васильев Ю.А. Судьба земледелия и крестьянства: дискуссия о грядущем обществе / Серия: Крестьянство России: ХХ век. Редсовет серии: Королев А.А., Лельчук В.С. и др. М.: Изд. Московского гуманитарного университета, 2006. 56 с. (3,5/ 2,2 п.л.).
29. Алешкин П.Ф. Крестьянская война в России: 1918–1922 гг. / Серия: Крестьянство России: ХХ век. М.: Изд. МосГУ, 2007. 40 с. (2,5 п.л.).
30. Алешкин П.Ф. Переход к нэпу в 1921-1922 гг.: рецидивы военного коммунизма и противоречия новой политики / Серия: Крестьянство России: ХХ век. М.: Голос-Пресс, 2007. 42 с. (2,6 п.л.).
31. Алешкин П.Ф., Васильев Ю.А. Штурм неба в Советской России: эксперимент коммунаров XX века / Серия: Крестьянство России: ХХ век. М.: Изд. МосГУ, 2007. 48 с. (3,0/ 2,0 п.л.)
Статьи в научных изданиях:
32. Алешкин П.Ф. Типологическая общность крестьянского протестного движения в России в 1918-1922 гг. // Крестьянство и власть в истории России ХХ века: Сб. научных статей участников Международного круглого стола (журнал «Власть», Институт социологии РАН, Москва, 12 ноября 2010 г.). М.: Изд. ВВА им. Н.Е. Жуковского и Ю.А. Гагарина, 2011. С. 35-47. (0,6 п.л.).
33. Алешкин П.Ф. Время великой скорби. Крестьянская война в Тамбовской губернии // Континент. 1990. № 64. С. 126-178. (3,4 п.л.).
34. Алешкин П.Ф. Время великой скорби // Русский архив: Русский исторический журнал. 1992. № 2 (603). С. 175-194. (1,4 п.л.).
35. Алешкин П.Ф. Самосохранение русского народа // Русский интеллектуальный клуб: Стенограммы заседаний / Под научн. ред. проф. И.М. Ильинского. Книга вторая М.: Московская гуманитарно-социальная академия, 2000. С. 51-56. (0,3 п.л.).
36. Алешкин П.Ф. Новая эпоха – новые войны // Русский интеллектуальный клуб: Стенограммы заседаний / Под научн. ред. проф. И.М. Ильинского. Книга вторая М.: Московская гуманитарно-социальная академия, 2000. С. 106-107, 134-135. (0,2 п.л.).
37. Алешкин П.Ф. Русская трагедия // Октябрь. 2000. №9. С. 74-108. (2,3 п.л.).
38. Алешкин П.Ф. Проблемы национальной идеологии // Русский интеллектуальный клуб: Стенограмма Восьмого заседания, 26 июня 2002 г. [Сайт Московского гуманитарного университета] URL: http://rikmosgu.ru/sessions/8/stenogram/ (дата обращения: 08.06.2012). 0,2 п.л.
39. Алешкин П.Ф. Подавление крестьянского восстания на Тамбовщине. // Научные труды аспирантов и докторантов / ФНПК МосГУ. Вып. 29. М.: Социум, 2004. С. 132-147. (1,4 п.л.).
40. Алешкин П.Ф. Поражение партизанской армии Тамбовского края // Научные труды аспирантов и докторантов / ФНПК МосГУ. Вып. 29. М.: Социум, 2004. С. 148-162. (1,3 п.л.).
41. Алешкин П.Ф. «Отступление» как новое продолжение «штурмующих небо» в Советской России: от военного коммунизма к нэпу // История и общество: истина и мораль. М.: Изд-во МосГУ, 2006. С. 76-89. (0,8 п.л.).
42. Алешкин П.Ф. Антирелигиозная политика в Советской Республике: причины и формы сопротивления // Христианизация Руси – России. М.: Национальный институт бизнеса, 2006. С. 94-110. (1,2 п.л.).
43. Алешкин П.Ф. «Мы добиваемся власти советской, а не коммунистической…»: Крестьянская резня в Западной Сибири // Политический журналъ. 2007. №27. С.110-113. (0,4 п.л.).
44. Алешкин П.Ф. Разгром крестьянской республики // Политический журналъ. 2007. № 30. С. 106-109. (0,5 п.л.).
45. Алешкин П.Ф. Крестьянский протест в Поволжье в 1920–1922 гг: серовщина // Научные труды Московского гуманитарного университета. Экономика. История. / Вып. 91. 2008. С. 142-153. (0,9 п.л.).
46. Алешкин П.Ф., Васильев Ю.А. Кризис понимания истории: мифы и реальность // Научные труды Национального института бизнеса. Вып.1. М.: Национальный институт бизнеса, 2006. С. 122-131. (0,6/ 0,4 п.л.).
47. Алешкин П.Ф. Григорьевщина // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 245-246. (0,2 п.л.).
48. Алешкин П.Ф. Зеленые // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 246-247. (0,2 п.л.).
49. Алешкин П.Ф. Шорин // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 313-317. (0,2 п.л.).
50. Алешкин П.Ф. Западно-Сибирское восстание 1921 года // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 335-337. (0,2 п.л.).
51. Алешкин П.Ф. Антоновщина // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 339-341. (0,2 п.л.)
52. Алешкин П.Ф. Переход к нэпу: 1921-1922 годы // Гражданская война в России: Энциклопедия катастрофы. М.: Сибирский цирюльник, 2010. С. 341-345. (0,2 п.л.).
53. Алешкин П.Ф. Серовщина: Неизвестный феномен Гражданской войны // Свой. 2010. №8-9. С. 58-63. (0,5 п.л.).
54. Алешкин П.Ф. Красный командарм В. Шорин и крестьянский вождь А. Антонов: как воля судьбы разделила элиту русского народа «внутренним фронтом» крестьянской войны и объединила общей трагической участью // Элита России в прошлом и настоящем: социально-психологические и исторические аспекты. Вып. 2. Сб. науч. статей. М.: Изд. Национального института бизнеса, 2012. С. 180-188. (0,6 п.л.).