Ерусалимский Константин Юрьевич

1. Эмигрант, покидая Российское государство, совершал высшее государственное преступление, которое переводило его, его ближних и всех причастных к побегу в положение «изменников». В первой половине XVI в. наметился сдвиг в семантике государственной измены, соответствующий общим тенденциям становления подданства в России. Причастность к большому сообществу мыслилась в летописных текстах древней Руси и северо-восточных летописях XIV - начала XVI в. как единство с «народом», а само понятие «народ» мыслилось как единство участников религиозной церемонии, как правило, возглавляемое главой митрополии или, в отсутствие митрополита, другим церковным иерархом. Перебежчик совершал преступление против «народа» только в том случае, если менял религиозную принадлежность. Идея предательства православия была встроена в понятие «измена» и отличалась от других понятий, характеризующих нарушение лояльности вне сакрального контекста. Осмысление борьбы с московскими великими князьями как «измены» свидетельствовало о семантическом сдвиге, которому соответствовало переосмысление миссии великокняжеской власти в имперской идеологии Великого княжества Московского.
2. Расширение идеологии подданства создает мощный ресурс для реинтерпретации «измены» в середине XVI в. Перемены были вызваны заимствованием терминологии 1-го раздела Литовского Статута и принятием проектов И.С. Пересветова, отразившихся на Судебнике Ивана IV. Право царя карать «изменников» присваивало московскому суверену господство над христианской общностью и открывало путь к устранению церковного «печалования», а также передавало светскому суверену полномочия «искоренять измену» в рядах духовенства. Властные дискурсы чутко отреагировали на этот сдвиг, и уже к концу правления Ивана IV под «изменой» понимается комплекс преступлений, подлежащих высшему царскому суду, широким спектром охватывавший такие деяния, как оскорбление имени господаря, ложь и сокрытие важной информации, разглашение государственных тайн, злой умысел против господаря, заговор с целью убить, нанести ущерб, «извести» господаря и его семью, бегство от господаря, вооруженное сопротивление господарю и его подданным, военный поход против вотчины господаря, причастность к любому из названных преступлений. Усилия власти, показывающие точку дискурсивного надлома, были направлены на то, чтобы исключить самого суверена из числа возможных объектов новосозданной идеологии подданства и не допустить обвинений в «измене» в его адрес со стороны подданных, иноземцев и самих «изменников».
3. В Польско-Литовской республике перебежчики-московиты встречались с устойчивыми идентификатами «Московит» ("Moschouita"), «Москва» ("Moskwa"), «Москвитин» ("Moskwiczyn"), «Москаль» ("Moskal"), применявшимися для определения выходцев из Москвы и подконтрольных ей территорий. Благодаря воздействию книжных стереотипов, войны, дипломатической практики и деятельности самих иммигрантов из России этот идентификат накладывал на перебежчиков и пленных шлейф оценок и смыслов. Московиты воспринимались в польско-литовском обществе как агрессоры, претендующие на восточные владения короля и господаря, а после взятия Полоцка к этим оценкам сама московская дипломатия добавила тревогу за судьбу Великого княжества Литовского, Пруссии, Жмуди и значительных территорий Короны Польской. Конфликтность обустройства московитов-перебежчиков была отчасти связана с этим стереотипом, который шляхта и новые местные подданные перебежчиков распространяли на всех пришельцев с востока. Переосмысление угрозы с востока в 1560-е гг. было поддержано книжниками-хронистами. Первоначальный, популярный в польско-литовских читательских кругах образ московитов, заимствованный из «Записок о Московии» С. Герберштейна, наполнился дополнительными угрожающими коннотациями в переложениях Герберштейна хронистами М. Бельским, М. Стрыйковским и А. Гваньини. В польско-литовских хрониках региональная вариативность культур московской «Руссии» Герберштейна была устранена, и ее место занял унифицированный образ московитов как лояльного тирании, бедного и агрессивного варварского народа. Этот образ получил двоякое развитие в применении к перебежчикам. С одной стороны, он пробуждал конфликтную этничность, о чем свидетельствуют судебные расследования об оскорблении эмигрантов словом «москвитин». С другой - побег простых детей боярских, а тем более высокопоставленных московитов, осмысленный еще в начале XVI в. как переход от тирании к правам и свободам, представлялся доказательством того, что победа над тираном - совместное дело польско-литовских подданных и наиболее сознательных московитов.
4. Эмиграция из Российского государства фиксируется в источниках еще в эпоху княжеских миграций конца XIV - начала XVI в. Войны Польско-Литовского и Российского государства, борьба между Польско-Литовской республикой и Россией за территориальное и символическое господство формируют основные миграционные потоки. Факторный анализ эмиграции из России показывает, что к середине XVI в. выталкивающими факторами были борьба придворных групп и кланов в Москве (вплоть до неудачного побега кн. М.В. Глинского), осознаваемая дворянством несправедливость социальной иерархии и социальной мобильности в Москве (о чем размышлял И.С. Пересветов), а также дезертирство (во время Стародубской войны 1534-1537 гг.). В годы Ливонской войны царские репрессии вызвали рост эмиграции из России, однако и сами репрессии были результатом навязывания идеологии подданства в ее чрезвычайной форме (о несправедливости насильственного крестоцелования пишет в эмиграции А.М. Курбский). Эта идеология рассматривалась властью, и прежде всего самим Иваном IV, как необходимая мера для подавления «измены», служебного «нерадения» и оппозиционных настроений среди сторонников мирного сосуществования с Польско-Литовским государством. Как показывает воздействие опричнины на миграционные потоки из России и военное дезертирство времен Московских походов Стефана Батория, чрезвычайная модель подданства, призванная сковать эмиграцию, не только не выполнила этой миссии, но и, наоборот, сформировала фактор страха в мотивации перебежчиков.
5. Российские эмигранты встретили в Речи Посполитой сложное и часто острокритичное отношение к себе со стороны автохтонной шляхты, горожан и селян, не избежав и конкуренции со стороны своих бывших соотечественников. Московиты-шляхтичи на королевской службе втягивались уже в первом поколении в систему феодальных бенефициев, а слуги магнатов, шляхты и других московитов получали права, сопоставимые с правами королевских московитов, с той разницей, что гарантом их прав выступал их непосредственный сюзерен. Эта модель предполагала социализацию и аккультурацию московита. Интегративные стратегии были для московитов закрыты самим фактом их происхождения из страны, которая в восприятии местной интеллектуальной элиты отличалась варварством и дикостью нравов. Селяне и мещане также находили свои ниши и в ряде случаев уже в первом поколении получали права своего сословия, оставаясь при этом «московитами». В то же время невольнический рынок в Речи Посполитой к концу Ливонской войны был наполнен московской челядью и «девушками-московками», что усиливало стереотип раболепного московита. Многие российские эмигранты не нашли себе места в польском и литовском обществе, вынуждены были или считали более выгодным выехать из Речи Посполитой в другие страны, нередко в Венгрию, Италию, Священную Римскую империю, Скандинавию, или бежать к казакам, где к концу XVI в. собралось немало выходцев из России. Бытование образа запорожского казака в официальной риторике Речи Посполитой конца XVI - начала XVII в. говорит о стремлении власти соединить московскую угрозу с угрозой казаческого восстания. Лишь немногим эмигрантам из России удалось социализироваться в новом отечестве, создать прочные родственные связи с местным населением и сделать успешную карьеру. Это отразилось на ничтожной сохранности личных и семейных архивов московитов Речи Посполитой.
6. Биография и идейный мир кн. А.М. Курбского могут быть представлены на фоне истории его соотечественников в Речи Посполитой. Его лидерство в рядах московской эмиграции было несомненным для его современников и в России, и в самой Речи Посполитой. Однако это лидерство проявилось далеко не во всех статусных факторах. Субстанциональные независимые факторы (происхождение, местнический статус родителей и т. д.) не позволяли ему занять положение лидера ни в России, ни в Речи Посполитой, однако в своих рассуждениях о власти и прошлом русских земель князь видел именно связь лучших своих качеств и наибольших жизненных успехов с достижениями предков или небесным заступничеством. Свои победы на службе царю и республике он приписывал заступничеству предков и божественной благодати. Более того, в этой же сфере князь обнаруживал главные недостатки верховной власти в Москве, так как тамошние великие князья «изначала» и «от прародителей» своих привыкли к жестокости и кровопролитию. С другой стороны, княжеский титул не был для А.М. Курбского показателем превосходства его носителя над прочими «зацными мужами». Княжеский титул в его текстах всегда - признак властных полномочий, но нигде не гарантия единовластия. Князь выступает за имперское устройство Русской земли и считает, что Святорусское царство должно и названием, и своей территориальной организацией власти напоминать Священную Римскую империю. При этом на выборах короля Речи Посполитой в 1572-1573 гг. Курбский поддержал православную кандидатуру из рядов высшей русской знати, но при этом от лица православных русинов возглавлял тайные переговоры с партией сторонников императора Максимилиана II.
7. Субстанциональные усвоенные факторы социального статуса складывались из нескольких очень значительных успехов кн. А.М. Курбского. В Москве к их числу относятся прославление его геройства и ранений, получение боярского чина и пост первого воеводы большого полка. Этим неординарным успехам сопутствовало приближение к царю, то есть реляционный фактор, служащий существенной подпиткой для субстанциональных усвоенных факторов в статусе князя. Как мы показываем, именно неформальные успехи в придворной службе и возвели Андрея Курбского на высоту первосоветника и послужили причиной его отстранения и опалы, обернувшейся карьерной драмой и побегом князя в апреле 1564 г. Сопоставляя его польско-литовский статус с московским, мы обнаружили принципиально различные механизмы в формировании его престижа. Субстанциональные усвоенные факторы в его статусе не менее значительны в Речи Посполитой, однако они складываются из иных составляющих. Место военных талантов и советнического искусства занимают землевладение, староства, латинская образованность, матримониальное родство (о происхождении жены Курбского в России нет данных). Все эти факторы были зыбкой почвой для «ученейшего московита», их следует отнести, на наш взгляд, к категории реляционных. Неформальный престиж обеспечивали князю пропаганда его успехов, внимание со стороны Ивана IV и авторитет богослова, литератора и переводчика, однако сам князь после смерти Сигизмунда II Августа теряет интерес к политике и карьере и обращается к душеспасительной литературной работе. В правление Стефана Батория его статус заметно ослаблен, особенно из-за усиления приближенного к королю московита В.С. Заболоцкого и из-за развода князя с М.Ю. Гольшанской.
8. Многие российские перебежчики получали имения на русских землях Великого Княжества Литовского и Короны Польской и вливались в православное население, исповедующее православие или относящееся к нему толерантно. Эпоха Ливонской войны и правления Сигизмунда III Вазы стала для Речи Посполитой временем формирования государственного устройства «двух народов», а также шляхетской демократии и сарматской идентичности. Концепции М. Стрыйковского, Я. Радвана, А.М. Курбского включали московитов и Московское государство в состав воображаемой Руси и предполагали его инкорпорацию в качестве значимого сегмента «третьего народа» Речи Посполитой. С этой точки зрения, вопрос миграций должен быть переведен в плоскость этногеографических проектов, а политика польско-литовских властей, направленная на прием российских мигрантов, - переосмыслена в свете этого тезиса.

1)Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского: Исследование книжной культуры / К.Ю. Ерусалимский; отв. ред. С.О. Шмидт. М.: Знак, 2009. Т. 1. 881 с. (55 а. л.); Т. 2. 536 с. (23 а. л.).

II.Публикации в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК

2)Ерусалимский К.Ю. «Мы хотели их казнити…»: Русские эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Родина. 2004. № 12. С. 64–67 (0,5 а. л.).

3)Ерусалимский К.Ю. [Рец.] // Отечественная история. 2006. № 2. С. 149–152 (0,4 а. л.). – Рец. на кн.: Die Geschichte Russlands im 16. und 17. Jahrhundert aus der Perspektive seiner Regionen / hrsg. A. Kappeler. Wiesbaden, 2004. [Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 63]. 430 s.

4)Ерусалимский К.Ю. Ливонская война и московские эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Отечественная история. 2006. № 3. С. 71–89 (1,6 а. л.).

5)Ерусалимский К.Ю. Новое о выезде Курбских (Крупских) в Россию из Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Проблемы источниковедения. М., 2006. Вып. 1 (12). С. 362–379 (0,9 а. л.).

6)Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского и его читатели / К.Ю. Ерусалимский // Вестник РГГУ: Серия «Культурология. Искусствоведение. Музеология». М., 2008. № 10/08. С. 82–100 (1 а. л.).

7)Ерусалимский К.Ю. Андрей Курбский – идеолог княжеской власти: Опыт реинтерпретации / К.Ю. Ерусалимский // Древнейшие государства на территории Восточной Европы. 2005 г.: Рюриковичи и российская государственность. М., 2008. С. 371–406 (1,9 а. л.).

8)Ерусалимский К.Ю. «Народ московский»: Московиты-эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Родина. 2010. № 10. С. 71–73 (0,5 а. л.).

9)Ерусалимский К.Ю. Между канонизированными и демонизированными: Казни Ивана Грозного в культурно-символической интерпретации (рассуждения над книгой А.А. Булычева) / К.Ю. Ерусалимский // Одиссей: Человек в истории: Путешествие как историко-культурный феномен. 2009. М.: Наука, 2010. С. 361–390 (1,8 а. л.).

10)Ерусалимский К.Ю. Московский боярич, литовский староста, королевский дворянин: Европейская карьера В.С. Заболоцкого / К.Ю. Ерусалимский // Российская история. 2011. № 4. С. 88–102 (1,7 а. л.).

11)Ерусалимский К.Ю. Греческая «вера», турецкая «правда», русское «царство»...: еще раз об Иване Пересветове и его проекте реформ / К.Ю. Ерусалимский // Вестник РГГУ. Серия «Филологические науки. Литературоведение и фольклористика». М., 2011. № 7(69)/11. С. 87–104 (1,1 а. л.).

12)Ерусалимский К.Ю. Natione Moschus: Идентичность выходцев из Московского государства в Речи Посполитой XVI – начала XVII в. / К.Ю. Ерусалимский // Вестник РГГУ. Серия «Исторические науки. История / Studia classica et mediaevalia». М., 2011. № 14(76)/11. С. 326–352 (1,5 а. л.).

13)Ерусалимский К.Ю. «Издать Курбского так, как он заслуживает»: К вопросу об археографической деятельности Н.Г. Устрялова / К.Ю. Ерусалимский // Археографический ежегодник за 2006 год. М., 2011. С. 249–261 (1,1 а. л.).

III.Статьи в профессиональных журналах и научных сборниках, доклады на конференциях

Ерусалимский К.Ю. Идеальный совет в «Истории о великом князе Московском» / К.Ю. Ерусалимский // Текст в гуманитарном знании: Материалы межвузовской научной конференции 22-24 апреля 1997 г. М., 1997. С. 73–87 (0,5 а. л.).

14)Ерусалимский К.Ю. «Город» и «народ» в социальных представлениях А.М. Курбского / К.Ю. Ерусалимский // Экономика, управление, демография городов Европейской России XV-XVIII веков: История, историография, источники и методы исторического исследования: Материалы научной конференции, Тверь, 1821 февраля 1999 г. Тверь, 1999. С.117122 (0,2 а. л.).

15)Ерусалимский К.Ю. Книга Василия Тимковского о князе Курбском / К.Ю. Ерусалимский // Источниковедение и краеведение в культуре России. Сборник к 50-летию служения С.О. Шмидта Историко-архивному институту. М., 2000. С. 380–383 (0,2 а. л.).

16)Ерусалимский К.Ю. Текстологическое изучение «Истории о князя великого Московского делех» в кодикологическом исследовании «Сборников Курбского» / К.Ю. Ерусалимский // Вспомогательные исторические дисциплины: Специальные функции и гуманитарные перспективы: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Москва, 12 февраля 2001 г. М., 2001. С. 4952 (0,2 а. л.).

17)Ерусалимский К.Ю. Андрей Курбский и Иван Грозный: борьба филологий (по поводу двух работ В.В. Калугина) / К.Ю. Ерусалимский // Russia Mediaevalis. München, 2001. Т. X, 1. С. 303–324 (1,1 а. л.).

18)Ерусалимский К.Ю. Первое послание Курбского в Первом послании Грозного: источниковедческие проблемы / К.Ю. Ерусалимский // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. Доклады и тезисы XIV научной конференции. Москва, 1819 апреля 2002 г. М., 2002. С. 212–213 (0,1 а. л.).

19)Ерусалимский К.Ю. К вопросу об исторических представлениях Курбского / К.Ю. Ерусалимский // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 2002. Вып. 12. С. 33–52 (1,2 а. л.).

20)Ерусалимский К.Ю. Конструирование современности в «Истории о великом князе Московском» А.М. Курбского: постановка проблемы / К.Ю. Ерусалимский // Восточная Европа в древности и средневековье. Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. XIV Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 17–19 апреля 2002 г. Материалы конференции. М., 2002. С.68–74 (0,3 а. л.).

21)Ерусалимский К.Ю. Об исторических представлениях А.М. Курбского / К.Ю. Ерусалимский // Вестник общества исследователей Древней Руси за 2000 г. М., 2002. С. 7180 (0,4 а. л.).

22)Ерусалимский К.Ю. Понятие «история» в русском историописании XVI века / К.Ю. Ерусалимский // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала нового времени / отв. ред. Л.П. Репина. М., 2003. С. 365–401 (2,6 а. л.).

23)Ерусалимский К.Ю. История одного развода: Курбский и Гольшанская / К.Ю. Ерусалимский // Соцiум. Альманах соцiальноï iсторiï. Киïв, 2003. Вип. 3. С. 149176 (2,7 а. л.).

24)Ерусалимский К.Ю. Как сделана «История» А.М. Курбского: проблемы хронологии текста / К.Ю. Ерусалимский // Герменевтика древнерусской литературы. М., 2004. Вып. 11. С. 591618 (1,3 а. л.).

25)Ерусалимский К.Ю. Представления Андрея Михайловича Курбского о княжеской власти и русских князьях IX  середины XVI века / К.Ю. Ерусалимский // Соцiум. Альманах соцiальноï iсторiï. Киïв, 2004. Вип. 4. С. 71100 (3 а. л.).

26)Ерусалимский К.Ю. Изучение в российской историографии 19912003 гг. культурных и литературных связей России и Великого княжества Литовского (А.М. Курбский и курбскиана в историографии рубежа веков) / К.Ю. Ерусалимский // Велiкае княства Лiтоўскае: гiсторыя вывучэння ў 19912003 гг.: Матэрыялы мiжнар. круглага стала «Гiсторыя вывуч. Вялiкага княства Лiтоўскага. 19912003 гг.», Гродна, 1618 траўня 2003 г. Мiнск, 2004. С. 2530 (0,3 а. л.).

27)Ерусалимский К.Ю. Российская историография изучения истории Великого княжества Литовского в 19912003 гг.: Библиографический указатель / К.Ю. Ерусалимский, А.В. Кузьмин, А.И. Филюшкин // Велiкае княства Лiтоўскае: гiсторыя вывучэння ў 19912003 гг.: Матэрыялы мiжнар. круглага стала «Гiсторыя вывуч. Вялiкага княства Лiтоўскага. 19912003 гг.», Гродна, 1618 траўня 2003 г. Мiнск, 2004. С. 37100 (0,3 а. л.).

28)Ерусалимский К.Ю. Курбский как ренессансный историк / К.Ю. Ерусалимский // Восточная Европа в древности и средневековье. Проблемы источниковедения: XVII Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. IV Чтения памяти доктора исторических наук Александра Александровича Зимина. Москва, 1922 апреля 2005 г. Тезисы докладов. М., 2005. Ч. 2. С. 194198 (0,25 а. л.).

29)Ерусалимский К.Ю. Потомки А.М. Курбского / К.Ю. Ерусалимский // Ad fontem / У источника. Сборник статей в честь чл.-корр. РАН Сергея Михайловича Каштанова. М., 2005. С. 350376 (2,1 а. л.).

30)Ерусалимский К.Ю. Историческая память и социальное самосознание Андрея Курбского / К.Ю. Ерусалимский // Соцiум. Альманах соцiальноï iсторiï. Киïв, 2005. Вип. 5. С. 225¬–248 (2,3 а. л.).

31)Ерусалимский К.Ю. От истории российской дипломатии к дипломатической истории России: новая концепция российской политики середины XVI в. // Соцiум. Альманах соцiальноï iсторiï. Киïв, 2005. Вип. 5. С. 263–275 (1,1 а. л.). – Рец. на кн.: Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003.

32)Ерусалимский К.Ю. История на посольской службе: дипломатия и память в России XVI века / К.Ю. Ерусалимский // История и память: Историческая культура Европы до начала нового времени / под ред. Л.П. Репиной. М., 2006. С. 664–731 (3,7 а. л.).

33)Ерусалимский К.Ю. Исторические exempla Посольского приказа / К.Ю. Ерусалимский // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX века. СПб., 2006. С. 307–328 (1 а. л.).

34)Ерусалимский К.Ю. «Изменным обычаем»: Ливонская война и представления о государственной измене в России / К.Ю. Ерусалимский // Соцiум. Альманах соцiальноï iсторiï. Киïв, 2006. Вип. 6. С. 61–84 (1,5 а. л.).

35)Ерусалимский К.Ю. Андрей Курбский как ренессансный историк / К.Ю. Ерусалимский // Время – история – память: Историческое сознание в пространстве культуры / под ред. Л.П. Репиной. М., 2007. С. 181–226 (2,6 а. л.).

36)Jerusalimski K. Rosyjska emigracja w Rzeczypospolitej w drugiej połowie XVI w.: nowe problemy, źródła, interpretacje / К.Ю. Ерусалимский // Канструкцыя i дэканструкцыя Вялiкага княства Лiтоўскага: Матэрыялы мiжнароднай навуковай канферэнцыi, Гродна, 23-25 красавiка 2004 г. Мiнск, 2007. С. 143–163 (1,5 а. л.).

37)Ерусалимский К.Ю. Прочтение ренессанса историографией барокко: сборник Курбского в исторической культуре России конца XVII – начала XVIII века / К.Ю. Ерусалимский // Человек в культуре русского барокко. Сборник статей по материалам международной конференции. ИФ РАН Москва, Историко-архитектурный музей «Новый Иерусалим». 28–30 сентября 2006 г. М., 2007. С. 386–408 (1,25 а. л.).

38)Ерусалимский К.Ю. Гендерная асимметрия в средневековой Волыни: (по поводу исследований Н. Старченко) / К.Ю. Ерусалимский // Адам и Ева. Альманах гендерной истории / под ред. Л.П. Репиной. М., 2007. № 13. С. 261–275 (0,65 а. л.).

39)Ерусалимский К.Ю. Долгий XVII век в России: антропологическая перспектива / К.Ю. Ерусалимский // Архив русской истории. М., 2007. Вып. 8. С. 662–680 (1 а. л.).

40)Ерусалимский К.Ю. Идеология истории Ивана Грозного: Взгляд из Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Диалоги со временем: Память о прошлом в контексте истории. М., 2008. С. 589–635 (2,25 а. л.).

41)Ерусалимский К.Ю. Понятия «народ», «Росиа», «Руская земля» и социальные дискурсы Московской Руси конца XV–XVII в. / К.Ю. Ерусалимский // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. Средние века – Новое время / под ред. М.В. Дмитриева. М., 2008. С. 137–179 (1,5 а. л.).

42)Ерусалимский К.Ю. 30 апреля 1564 года / К.Ю. Ерусалимский // Между Москвой, Варшавой и Киевом. К 50-летию проф. М.В. Дмитриева. М., 2008. С. 125–193 (3,5 а. л.).

43) Erusalimskiy K. Orthodox Roots of National Identity: The Notion “Russian People” in the Pre-Modern and Early-Modern Muscovy and Ruthenia / К.Ю. Ерусалимский // Humanism in the European Science and Culture. Humboldt-Kolleg (VIP Conference) Organized on the Occasion of the 20th Annual Jubilee of the Foundation of Societas Humboldtiana Polonorum and 150 Anniversary of the Death of Alexander von Humboldt. Lublin, 7–10 May 2009. Lublin, 2009. P. 87–88 (0,1 а. л.).

44)Ерусалимский К.Ю. Прус и «Прусский вопрос» в дипломатических отношениях России и Речи Посполитой 1560-х – начала 1580-х гг. / К.Ю. Ерусалимский // Хорошие дни: Памяти Александра Степановича Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. С. 276–293 (1,5 а. л.).

45)Ерусалимский К.Ю. Историческая память России и Речи Посполитой в годы Ливонской войны / К.Ю. Ерусалимский // Балтийский вопрос в конце XV – XVI в. М., 2010. С. 303–332 (1,5 а. л.).

46)Ерусалимский К.Ю. Родословное древо или Пальма тирании: переоценки прошлого Русской земли в XVI веке / К.Ю. Ерусалимский // Образы времени и исторические представления: Россия – Восток – Запад. М., 2010. С. 616–654 (2,3 а. л.).

47)Ерусалимский К.Ю. Социальный статус А.М. Курбского в России и Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Silva rerum nova: Штудыі ў гонар 70-годдзя Георгія Я. Голенчанкі. Вільня; Мінск, 2009. С. 105–121 (1,5 а. л.).

48)Erusalimsky K. The Idea of State Treason and Political Secularization in Early-Modern Russia, Poland and Lithuania / К.Ю. Ерусалимский // Biomedical Engineering: Nutraceutics, Biomedical Remedies and Physiotherapeutic Methods for Prevention of Civilization-Related Diseases. 2011. Vol. 4. P. 347–350 (0,2 а. л.).