Научное направление: «Психология цифровой беспризорности и исследования цифровой культуры»
Шифры научных специальностей, в рамках которых разрабатывалось данное научное направление:
Краткая аннотация научного направления:
Современный мир все больше становится миром «цифровых аборигенов»: поколение Y, современная молодежь, плавно и неизбежно становящаяся современными взрослыми, вступает в наиболее продуктивную, зрелую фазу своей жизнедеятельности. Эта жизнедеятельность, по сравнению с жизнью предыдущих поколений, в том числе с родительским поколением Х, отличается рядом черт, среди которых – цифровой номадизм или кочевничество, а также усиливающаяся «цифровая беспризорность» как последствие растущего отчуждения между людьми, отказа людей к построению отношений привязанности друг к другу и замена общения и отношений людей «проверкой контакта» и поиском моделей взаимного управления. Ранее, в аналоговом мире существовала лишь детская беспризорность («street children, homelessness», gamines) — явление полного отстранения несовершеннолетнего («уличный ребенок», «ребенок в ситуации улицы», street kids, street youth) от семьи, сопряженная с утратой места жительства и занятий. Она рассматривалась как критический тип безнадзорности — ослабления или отсутствия опеки / попечения от родителей или попечителей. Взрослые – одинокие и лишенные семьи также рассматривались как люди не вполне «полноценные»: безбрачие и бездетность были относительно редки и не поощрядлись. Считалось, что беспризорность ребенка угрожает гармоничному и своевременному формированию и развитию личности человека и способствует развитию социально негативных навыков. Дети бездомные, не имеющие связи с семьей растут в особенно неблагоприятных для их развития и социализации условиях. Безнадзорные и беспризорные дети, находятся в нравственно, психологически и физически невыносимой, опасной для их здоровья и жизни обстановке, которая не соответствует элементарным требованиям, подходящим для их содержания и развития, воспитания и обучения. Беспризорность в ее традиционном смысле фиксируется при наличии ряда условий: прекращение любой связи с семьей, родителями, родственниками; проживание в местах, не предназначенных для жилья человека; – добывание средств к жизни способами, запрещаемыми и стигматизируемыми в обществе (попрошайничество, воровство и пр.); – подчинение «неписаным» законам криминального мира, субкультуры проживания, продиктованным тем или иным авторитетным лицом (вожаком, руководителем и т.д.). Кроме того, существовало представление о девиантном, отклоняющемся поведении взрослых: к ним приписывались оставшиеся одинокими – бессемейными, бездомными, безработными и/или совершившие преступление люди. Постепенно рост отчужденности в отношениях людей нормировал не только бес-семейность и безработность, но и бомжевание – кочевничество, а также преступность как неминуемое следствие попыток «бескультурных», «десоциализированных» людей переопределить сложившуюся систему отношений и разрушить культуру. Однако, существующая на данный момент «цифровая» культура лишь формально «культурна»: отчуждение от нравственности, приоритет прав и игнорирование обязательств, привели к распаду семейных, трудовых и иных отношений, росту уже не только детской, сколько «взрослой» беспризоности. Тенденция захватывает все новые и новые территории, становясь из редкостной типичной, незримо меняя города и отношения в городском сообществе. Если эта тенденция не будет остановлена. Мир будущего, возможно, будет в основном состоять из цифровых кочевников и цифровых беспризорников: начнется интенсивнейший развал социальных отношений, а, значит, и человеческой идентичности. Что касается номадизма, то возможность постоянного передвижения и ненормированный рабочий график стимулирует мобильность «перекати-поля», а «подключенность» к мировой информационно-коммуникативной сети указывает на то, что идентичность «перекати-поля» также формируется на основе идеологии и ценностей этой сети. Поскольку ее идеология и ценности не отличаются ни целостностью, ни постоянством, то базовые характеристики идентичности цифровых кочевников, как правило, рано или поздно нарушаются: субкультура цифровых номад ка «умная толпа» также становится супер-мобильной. Вопрос лишь в том, что являясь «свидетелями реванша кочевого стиля жизни над принципом территориальности и оседлости» , люди сталкиваются с проблемой деиндивидуализации, присущей толпам, лишаются того самого «ума» которыми явно или неявно гордятся. Кочевники – продолжатели и последователи идеи повседневного удовольствия и счастья («fun»), сложившейся у поколения «цифровых аборигенов». Это люди, живущие под множеством «флагов»: множественность идентификаций помогает им интернационализировать и тем самым, обогатить все аспекты их жизни, повысить качество жизни, сочетая минимализм и «жизнь по своим правилам» («live life on your own terms»), достигая идеала, в том числе – идеала свободы (create your ideal lifestyle) . Номады, как кажется, стремятся к личной свободе, однако, это стремление может быть как стремлением «от» (игнорирования и отрицания), так и стремлением «против» (отрицания и противопоставления). Это может быть и стремление к свободе «для» (автономности и интеграции). Как типичный мигрант в мире мультикультурных сообществ, он не обладает целостной идентичностью, формируя расщепленную, лоскутно-фрагментарную идентичность или полностью утрачивая связь с «корнями» и ассимилируясь там, где живет постольку, поскольку основная часть его жизни протекает в мире виртуальных коммуникаций. Вместе с тем, цифровой номадизм есть важная альтернатива иному, более глобальному способу отчуждения: виртуальным отношениям и контактам: «Окруженные технологиями и меняющейся степенью неуверенности, партнеры по социуму находят друг друга, чтобы заключать крупные сделки за пределами электронных границ обмена, создавая рынок. Они объединяются в тесные социальные миры, чтобы с помощью друг друга и общего понимания того, «что происходит», двигать рычаги, управляющие миром» . Номадизм – одно из проявлений детерриториализации, формирования и развития цивилизованных сообществ пост-паноптикума, организованных вокруг «текучей современности» , в которой даже самое частное не является больше полностью личным. Современный мир сталкивается с серьезной проблемой: в нем живут люди с особым отношением к себе и мира, особым пониманием своей жизни, семейными и карьерными ориентациями. Помимо кочевников, город наполнен представителями «цифровых беспризорников». Данное понятие введено нами для того, чтобы ниаболее емко обозначить суть проблем городского населения: прогрессирующей замене реальных отношений «отношениями» с цифровыми технологиями. Взрослые и дети как цифровые беспризорники ощущают на себе все «прелести» и проблемы жизни обычных беспризорников, начиная с аномии и отчуждения и заканчивая изоляцией и десоциализацией, задержкой развития и деструкцией личности и ее структур, наряду с инволюцией и ускоренным взрослением и старением в результате вхождения в пространства и структуры, предназначенные для других возрастных групп и т.д.. Развитие такого ребенка, а затем и взрослого становится диспропорциональным или «нарушенным»: нарушенность развития, помимо возможности индивидуализации, в среде, где любая индивидуальность подавляется, вызывает вторичные дефекты и поражения развития (нарушения социальных отношений, психопатии перерастают в социопатии, неадаптивные реакции в реакции деликвентные, деликвентные – в преступные и т.д.). Поскольку грани нормального и отклоняющегося, запреты и предписания относительно цифровых технологий и инноваций не очерчены, постольку, особенно при наличии слабой юридической культуры сообщества, «легкие» отклонения в поведении, понимании и ценностях легко переходят в действия, подвергающие админитративным и уголовным наказаниям, включая киберхулиганство, кибербуллинг, кибертерроризм, а также в болезненные состояния, объединяемые понятиями «цифровая зависимость», «киберхондрия», «цифровое слабоумие» и т.д. . Лоскутное сознание, лоскутная религиозность (ценности) становятся основой лоскутной идентичности: разрывов и пробелов в понимании себя и мира, ведущих к проблемам и конфликтам взаимоотношений с собой и миром. По мере переселения в виртуальный мир, как и у обычных беспризорников, формируются необязательность, скрытность, лживость, прагматичность, навыки взаимодействия и выживания в цифровой среде, например, кибербуллинга и противостояния кибербуллингу и т.д., типичны резкие смены настроения и непредсказуемость поступков, повышенная подверженность влиянию лиц с криминальным поведением или неформальной группы. Это – состояние ненужности: именно с ним и нужно работать специалистам, семьям, обществу, государству. Как отмечает А. Курпатов, «мы не просто «адаптируемся» к новой реальности, мы меняемся и культурная реальность, которую мы, видимо, станем воспроизводить теперь, будет радикально отличаться от той, которая произвела нас». Таким образом, речь идет о новом подходе к рассмотрению проблем идентичности современных пользователей Интернета и цифровых устройств, а также о необходимости цифровой культуры
Аннотации трех наиболее значимых публикаций:
1. Арпентьева М.Р. Цифровые беспризорники: потери и приобретения медиатизации образования / М.Р. Арпентьева // Гуманитарные науки (ВАК). – Крым, Ялта: Гуманитарно-педагогическая академия в г. Ялте Крымского федерального университета им. В. И. Вернадского, 2017. № 4 (40). С. 105-113.

2. Арпентьева М.Р. Феномен цифровой беспризорности / М.Р. Арпентьева // Вестник Саратовского областного института развития образования. – 2017. – №2(10). – С.37-40.