Кириченко Олег Викторович

1. Важнейшим тезисом диссертации является тезис о народном характере общинного женского движения и его нерва - подвижничества. Диссертанту пришлось обратиться к исследованию сословного характера монашествующих, на примере отдельных монастырей и общин, состава общинниц и монашествующих, выявлению инициаторов создания новых обителей, помощников и благотворителей. То есть выявлялись степень народного, всесословного массового участия в общежительном движении по двум критериям: внутреннему (состав насельников) и внешнему (участие народа в строительстве монастырей и помощи им). Как показали материалы по социальному составу насельниц общин и монастырей, основной, преобладающей частью в них было крестьянство. Это характерно не только для чисто сельских обителей, но для городских, где сельское население представлено пригородными (слободскими) крестьянами. Но монастыри не были поголовно крестьянскими, в них обязательно был свой социальный баланс. Даже сельский крестьянский монастырь, возникший на крестьянской земле, основанный крестьянками-черничками, тем не менее, всегда имел в своем составе какую-то часть дворянок, купчих, мещанок и священнических дочерей. То есть люди, собиравшиеся сюда, не смотрели на социальное происхождение, не гнушались друг другом, но видели себя одним сообществом. Социальная гармония сословий складывалась естественно. Вот почему можно сделать вывод о некоей естественной (пропорционально численности) квоте лиц, стремящихся к монашеству, у каждого сословия. Монастырь собирался компактно и дисперсно, как из населения близлежащих мест, так и из достаточно отдаленных территорий в соответствии с разным характером оповещения о нем. Если это были письма землякам и встречи с ними, то через такой канал собирались в монастыре земляческие группы. Если же об обители узнавали от сборщиц милостыни, от странников и других случайных встреч, то, как правило, на такой зов откликались отдельные люди. Но внутри обители социальное расслоение приобретало характер профессиональной специализации: каждая сестра занимала то место, где она могла принести пользу в соответствии с образованием, характером, способностями. Вот почему игуменьями чаще всего были лица из дворянства и купечества, школами также заведовали они, в рукодельях дворянки и купчихи чаще всего руководили златошвейными и конвовыми (вышивка по канве) мастерскими. Но при этом в самих мастерских училось много крестьянок. Много крестьянок в числе выдающихся представителей женского монашества, входящих в число игумений, устроительниц общин, руководителей отдельных послушаний. Роль крестьянства в монастырском и общинном труде была выдающейся, потому что без тяжелой физической работы, умения переносить самый тягостный труд, обладания сноровкой и навыком строительного и земледельческого труда обители нельзя было построить. Именно массовое участие крестьянок дало возможность общинному движению состояться, а общинам превратиться в монастыри, при том что они и могли так остаться малолюдными и скромными общинами-богадельнями при иной социальной поддержке. На народный характер монастырей и общин указывает и та социальная среда, которая их породила: монастыри и общины устраивали представители всех сословий. Нельзя сказать, что это было дело дворян или купечества, или это чисто крестьянский продукт. Несомненно, движение это носило народный характер, как некое самобытное явление, и смыслом понятное всем и открытое возможностью в нем поучаствовать. В основном, новые общины и монастыри появились в сельской местности, и их основателями являлись или помещицы или крестьянки-чернички. Часть общин возникла в городах на месте закрытых в екатерининскую эпоху малолюдных женских обителей. Крестьянские женские обители - это уникальное явление, никогда до той поры в России не существовавшее. После революции народный характер женского общинного монашества раскрылся, может быть, еще ярче, чем в эпоху созидательного строительства. Монахиням пришлось, уйдя из монастырей, отстаивать чистоту православия вместе с духовенством в борьбе с обновленчеством, и они блестяще справились со своей задачей, хотя и попали в 1930-е годы в число репрессированных. В целом же монахини, вернувшись к себе на родину, не оказались там чужими и ненужными для сельчан, обременительной обузой. Они сблизились с черничеством, они тесно общались с верующими и тем духовенством, которое отличалось своей духовностью. Они просвещали народ, учили вере, помогали в телесных и душевных скорбях. Среди крестьян монахини пользовались огромным уважением и доверием. В целом монахини в миру много сделали для сохранения веры в народе в годы, когда храмы были закрыты, когда священство почти не участвовало во внецерковных богослужениях (панихидах на кладбищах, молениях на почитаемых местах, крестных ходах и т.д.). Велика их роль и в помощи приходскому духовенству, ведь монахини сохраняли прекрасную певческую культуру, хорошо знали церковный устав, богослужебный круг, хранили у себя много дореволюционной духовной литературы, словом, были живыми носителями церковного предания, церковной культуры и традиции. Также монахини сберегли многие святыни из монастырей и тем самым дали возможность верующему народу приобщаться к этим благодатным источникам. Они были организаторами паломнических поездок в еще открытые монастыри к святыням, к старцам, и через них происходило новое вливание в женское монашество молодых пострижениц, чему очень помогал их тесный контакт с черничками.
2. Другое положение, которое рассматривается в диссертации, касается значения подвижничества, того, насколько оно осознавалось всеми, насколько определяло ход всего общинного движения. В работе показано, что подвижничество было сердцем этого процесса. Это было видно и по популярности в народной среде тестов «Житий святых» свт. Димитрия Ростовского, а также по характеру тех трудов, которые были затрачены на создание общин и монастырей. Как было показано, подвижническим был не только аскетический подвиг устроительниц общин, но и сам физический труд имел подвижнический характер. Подвижническими устремлениями были охвачены не только представительницы дворянства, которые имели возможность и могли читать духовные книги, но и крестьянские девушки на самом раннем историческом этапе (т.е. уже в первой четверти XIX в.), а с расширением возможностей приобщения к чтению житийной литературы, с распространением свидетельств о деятельности таких святых, как Серафим Саровский, Амвросий Оптинский, Иоанн Кронштадтский, росли и новые любители монастырской жизни. Любимейший вид народного благочестивого делания - монастырские богомолья, широко распространившиеся в этот век, также приобщали народ к подвижническому идеалу, потому что люди видели необыкновенный труд в этих строящихся монастырях, они видели чудеса веры и подвижничества. Если считать прагматичный мотив определяющим для крестьянской девушки, уходящей в монастырь, то как объяснить тогда, что девушки шли не в благоустроенные монастыри, а обрекали себя на труд, гораздо более тяжелый, чем крестьянский, особенно на первом этапе устроения любой обители. Общинницам, кроме повседневных тяжелейших физических трудов, приходилось не забывать и молитвенный труд, и труд духовного совершенствования (смирения себя в условиях общения с девушками из разных сословий, местностей, разных возрастов и даже просто характеров). Только устремлением к высоким идеалам и можно объяснить массовое желание представителей разных сословий участвовать в многотрудной общинной и монастырской жизни. В диссертации показано, что женское монашество в России в этот период «выцвело» (по терминологии К. Леонтьева) до самых сложных форм христианского подвижничества: здесь были и отшельничество, и молчальничество, и жесточайшая телесная аскетика, столпничество, блаженство (юродство), и все это венчалось широко распространившимся старчеством, как показателем высокой зрелости монашеского подвижничества. В советскую эпоху также подвижничество приобрело тот характер, который был обусловлен церковными задачами. Монахини вместе с Церковью в полной мере испили чашу мученичества, но и исповедничество их носило зрелый и полновесный характер. В своем преподобном житии они были исповедниками веры, носителями молитвенного духа и хранителями церковного предания и в целом церковности, как образа жизни.
3. В монастыри и общины приходили представители разных сословий, а становились после какого-то времени единым монашеским организмом. И сплав этот был тем прочнее, чем большее значение имело подвижничество в конкретном монастыре. Насколько это был непростой путь, в диссертации показано на разных временных этапах и на примерах отдельных лиц - подвижниц из разных сословий. В монастырскую жизнь юные девушки и девочки несли свой первый и главный капитал - девственность, и это был тот главный камень для подвижничества, на котором далее шло устроение всего здания монашества. Абсолютное большинство идущих в монастыри были девицами (судя по монастырским ведомостям), причем здоровыми во всех отношениях, и потому их уход не может расцениваться как невозможность несения тягот труда, принятого в их сословиях. Они шли в монастырь, когда девственность еще была безусловной ценностью в обществе, независимо от сословий, но уже нарастал вал примеров отступления от правила и нарушения общепринятых нравственных норм. В этом смысле решительные шаги по хранению девственности как сверхценности (перед лицом Бога) могут расцениваться как подвижничество, направленное на противостояние растущей нравственной распущенности. Идущие в общины и монастыри девушки были тем чутким барометром, который уже свидетельствовал о грядущей духовной опасности, касающейся всех жителей России. Это обстоятельство, безусловно, указывает на понимание народом высокой ценности девственности, что фиксируется и на массовом этнографическом материале многими исследователями. Более всего переплавлял сословия в монашество, конечно, физический труд во славу обители и те послушания, которые несли монахини в монастыре. Именно этот повседневный труд был наиболее важным и эффективным для всей монастырской массы. Но его бы не было, и он бы не осознавался столь глубоко, если бы в монастыре не было аскетического подвижничества (отшельничества, молчальничества, веригоношения, старчества) отдельных подвижниц. Они скрепляли, как цементом, всю физическую природу монастырского труда, они воодушевляли и наделяли страхом Божьим сестер при строительстве, не давали труду уйти в обыденную серость и иногда бесполезность. Так совестными усилиями «некоторых и многих» творилось одно большое дело.
4. При определении идейного содержания подвижничества, менявшегося и имевшего централизованный характер, диссертант отталкивался от важных метафорических церковных идей, касающихся формирования структуры исследуемой монашеской топографии и смысла общинного движения. Понятие «Четвертого удела Богородицы» явилось основополагающим для идеологии подвижничества. Этот историософский концепт сформировался в конкретном месте - Сарове и Дивеево - и был исторически связан с церковным учением об уделах Богородицы, как Ее апостольски миссионерской территории. Также у идеи были конкретные лица, озвучившие ее и начавшие воплощать в жизнь (монахиня Александра, зачинательница Дивеевской обители, и старец Серафим Саровский). У данной идеи был высокий эсхатологический мотивационный фон, и это во многом определяло характер ее воздействия на церковный народ всех социальных групп в России. Если говорить об общинном движении в контексте идеологии «Четвертого удела Богородицы», то можно увидеть, как и показано в диссертации, неслучайный характер формирования общин в той или иной местности. В процессе создания новых общин и монастырей Нижегородский регион выделялся как своей активностью, так и более ранним характером возникновения общин. В результате, если говорить о топографии расположения общин и монастырей в пространстве России, к началу XX в. сложилась концентрическая модель. Наиболее плотное ядро новых монастырей сформировалось в Нижегородской епархии вокруг Дивеевского Свято-Троицкого монастыря, и отсюда эти круги расходились по территории всей России, становясь все более разреженными (и по числу монастырей, и по числу насельниц). В диссертации рассмотрена роль Дивеева как образца для женского монашеского делания в целом.
5. Цельность феномена подвижничества поддерживалась мужским старчеством. Без него вряд ли бы женское общинное движение смогло выйти на подвижнический уровень самостоятельно: нужны были учителя, наставники. В лице старцев-мужчин Церковь имела таких учителей, которые могли передать опыт того или иного святого, опыт общежительной жизни, который был только у мужского монашества. При том, что и до XVIII в. в России имелись общежительные женские монастыри, но слишком их было мало, слишком малолюдными они являлись и не дотягивали до народных, как мужские. Мужское старчество сумело сформировать школу женского старчества, дать ему перспективу возрастания, которая была прервана в советское время, хотя женское старчество продолжало тогда еще существовать. Но в предреволюционное время, в период существования женского старчества при монастырях, оно постепенно становилось школой «умного делания», исихастским вариантом подвижничества. Начинали формироваться при отдельных монастырях возможности для открытия скитов, пустыней и мест для безмолвного жития. На этом пути открывались широкие перспективы для женского монашества, но следующий этап подвижничества женскому монашеству пришлось проходить в условиях небывалых гонений на христианство, под бдительным оком советского репрессивного аппарата. Вместе с монастырскими стенами была сломлены перспективы создания особых духовных школ воспитания подвижников при монастырях.
6. В женском подвижничестве, по сути, была реализована народная религиозная идея православной жизни. Эта идея не сводится к социальной утопии, к поискам утерянного рая, напротив, трезвость народного (общесословного) религиозного чувства требовала реального воплощения религиозных чаяний, что и было в реальности сделано. Была реализована не абстрактная, а вполне конкретная идея Святой Руси, воплотившаяся в судьбах подвижниц, созданных обителях, святых трудах на благо Церкви и Отечества. То, что православные девушки в России смогли всесословно объединиться в указанный исторический момент, указывает на существование в народе общего религиозного идеала.

Дворянское благочестие. XVIII в. М., 2002. 463 с.

Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. Составитель и главный редактор О.В. Кириченко. 465 с.

Женское подвижничество в России (XIX — середина XX в.) М., 2010. 675 с.

Статьи в рецензируемых журналах по списку ВАК:

1.Православный храм в жизни русских дворян XVIII в. // Этнографическое обозрение. 1995. №5.

2.Сибирь в географии женских монастырей начала XX в. // Гуманитарные науки в Сибири. 2008. № 3. С. 90—92.

3.Уход в женский монастырь: условия, обстоятельства, мотивы // Вопросы истории. 2009. № 2. 120—131.

4.Женское православное старчество в России // Этнографическое обозрение. 2010. № 5. С. 171 —188.

5.Рецензия на книгу И.И. Шангиной «Русские девушки». СПб., «Азбука-классика». 2007. 345 с. // Этнографическое обозрение. 2010. №6.

6.Православное женское монашество в советское время // Вопросы истории. 2010. № 5.

7.Антиобновленческая деятельность православных монахинь и черничек в 1930-е годы // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. М., 2010. № 4.

Статьи и разделы в коллективных работах

8.Православная эстетика русской аристократической и народной культуры // Искусство, ремесло и православное ученичество. Материалы всероссийской конференции. СПб., 1998. С. 100—111.

9.Некоторые особенности традиции духовничества в русской Православной Церкви в советское время // Исторический вестник. Москва-Воронеж, 1999. С. 119—132.

10.Честь у русской аристократии в период XIX—XX вв. // Светское образование и православное воспитание. Материалы всероссийской конференции. СПб., 1999. С. 92—101.

11.Религиозные основы русской традиционной культуры для современной России // Научно-богословские труды по проблемам православной миссии. Белгород, 2000. С. 175—179.

12.Русская православная и модернистская культура в типологии сравнения // Материалы международного научного симпозиума «Православие и культура этноса». Москва, 9-13 октября 2000 г. Москва-Воронеж, 2001. С. 75 —85.

13.Почитание святынь русскими дворянами (XVIII столетие) // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII—XX вв. / Коллективная монография. Отв. редактор О.В. Кириченко, Х.В. Поплавская. М., Наука, 2002. С. 8—65.

14.Совесть народа как нравственное и этническое понятие // Иринарховские чтения 2003 г. Борисоглеб, 2004. С. 45—49.

15.Любовь к царю у русских как нравственный и исторический феномен // Связь времен. Материалы межрегиональной конференции Школы Народных Искусств императрицы Александры Федоровны. Спб., 2004. С. 73—82.

16.Охранительные функции русского дворянства для народной культуры // Православие и народное творчество. Материалы Международных Рождественских чтений 2003 г. М., 2004. С. 114—120.

17.География распространения женских общин и монастырей в России, связанных с влиянием преподобного Серафима Саровского // Наследие Серафима Саровского и судьбы России. Материалы научно богословской конференции. Москва Саров. Июнь 2004 г. / Отв. ред. Т.А. Воронина, О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2005. 496 с. С. 202—229.

18.Сословный состав женских монастырей (на примере обителей Воронежской и Тамбовской губерний XIX века) // Возрождение православных монастырей и будущее России (материалы III Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и будущее России). Москва-Саров 2006 г. С. 219—243.

19.Факты церковного предания и современные исследования (рецензия на книгу О.В. Буковой: Женские обители преподобного Серафима Саровского. История десяти нижегородских монастырей. Н.-Новгород, 2003. // Традиции и современность. Научный православный журнал. № 5. 2006. С. 150—152.

20.Значение праведника старца для села // Традиции и современность. Научный православный журнал. №1. 2002. С. 61—77.

21.Воспоминания о Евгении Васильевне Тихоновой (подготовка воспоминаний совместно с А.Е. Федоровым) // Рассказ о Евгении Васильевне Тихоновой (духовные истоки, жизнь, воспоминания ее и о ней). М., 2002. Сост. А.Е. Федоров. 269 с.

22.Русское дворянство и интеллигенция: противостояние двух социальных сил в XVIII—XIX в. // Традиции и современность. Научный православный журнал. №2 (2). 2003. С. 3—29.

23.Дворянство и интеллигенция в России // Проблемы экономической и общественно политической истории дореволюционной России. Вып. 2. Тюмень, 2004. С. 104—134.

24.Православные старцы как харизматические лидеры и их влияние на народную религиозную жизнь // Тезисы доклада на VI международном конгрессе этнографов и антропологов в С.-Петербурге 28 июня – 02 июля 2005 г. М., 2005.

25.Монахини и чернички как организаторы противодействия церковному обновленчеству в 1930 е годы // Традиции и современность. Научный православный журнал. № 4. 2006. С. 3—26.

26.Традиционная православная культура как объект исследования // Россия в духовных поисках современного мира. Материалы Второй Всероссийской научно богословской конференции. Москва—Дивеево, 2005 г. / Отв. Ред. Т.А. Воронина, О.В. Кириченко. Нижний Новгород, 2006. С. 165—175.

27.Особенности географии общин, связанных с именем прп. Серафима Саровского // Система планета Земля. Научный семинар «Нетрадиционные вопросы геологии», 20 февраля 2006 г. МГУ, 2007. С. 365—371.

28.Сельский священник-подвижник в советские годы // Традиции и современность. Научный православный журнал. № 9. 2009. С. 69—99.

29.Народная агиология // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С. 50—76.

30.Святость места, времени и лица в народных текстах // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С. 130—154.

31.Сельский священник-подвижник на приходе // Святыни и святость в жизни русского народа. Коллективная монография. М., 2010. С.155—169.